День учителя - Александр Изотчин Страница 63

В последующие три года Махмурян, которая, опять-таки на правах друга, была в курсе всех новых любовных похождений старосты, прилагала титанические усилия, направленные на примирение молодых людей, и, надо сказать, небезуспешно. Узнав о наступившей в половой жизни Надежды паузе и почувствовав, что Куприянов с кем-то там опять расстался, Хмуря сразу начинала усиленно «капать на мозги» молодым людям, внушая, что они созданы только друг для друга. Несколько раз она терпела неудачу — встретившись и даже позанимавшись сексом, Куприянов и Надежда расставались, пускаясь на поиски новых приключений. Но неутомимая армянка, кстати, при активной поддержке замминистра и его жены, не сдавалась и, как только вновь ощущала благоприятную конъюнктуру, заново принималась обхаживать своих ветреных друзей, так что в конце концов преуспела. После первого курса аспирантуры Куприянов окончательно сошелся с Надеждой, закончившей одновременно с ним какой-то факультет МГУ и служившей где-то во властных структурах. Они (или им?) сняли квартиру, а через год молодые люди поженились. Усилия Хмури были вознаграждены свежеиспеченным свекром — Махмурян пристроили на работу в Совет Федерации.

Ко времени свадьбы произошло окончательное перерождение Сани Куприянова. Он перестал заниматься политикой. Еще осенью 93-го года, вскоре после расстрела парламента, уцелев, Куприянов как-то, презрительно улыбаясь, заявил Мирошкину и Лещеву: «Теперь я твердо убежден, что наш народ — быдло». Он перестал бегать на митинги, благо Фронт патриотической молодежи попал под запрет властей, и, оказавшегося вне какой бы то ни было организации Куприянова некому было вовлекать в деятельность, интереса к которой он теперь не испытывал. С такой же презрительной усмешкой он молчал и когда все вокруг бурно обсуждали войну в Чечне. Нет, ему было не все равно — Саня считал, что «хороший чеченец — это мертвый чеченец», и его взгляды на чеченский вопрос в целом не шли в разрез с проводившейся властями политикой на Кавказе. Он занял позицию наблюдателя, и лишь весной-летом 1996-го, когда страна жила президентскими выборами, Куприянов вдруг оживился и принял активное участие в избирательной кампании Зюганова. Он даже явился на лекции по философии для аспирантов с подписными листами в поддержку выдвижения в президенты лидера КПРФ. Как хорошо помнил Мирошкин, ни одной подписи Куприянов тогда не получил. Сам-то Мирошкин голосовал за Явлинского, и потуги бывшего члена общества «Память» и бывшего антикоммуниста Куприянова были ему смешны. Но ради любопытства он согласился сходить на съезд некого общества «Возрождение», в котором теперь состоял Куприянов.

В начале лета Куприянов передал Мирошкину пригласительный билет, в котором было написано:

«ПРИГЛАСИТЕЛЬНЫЙ БИЛЕТ

Уважаемый Андрей Иванович!

Центральный совет

Всероссийского общественно-политического движения

«ВОЗРОЖДЕНИЕ»

приглашает Вас принять участие

в работе первого съезда движения.

В программе съезда намечено проведение широкой политической дискуссии по анализу ситуации в стране, деятельности оппозиции в современных политических условиях и консолидации самых широких общественных сил на основе идеи

ГОСУДАРСТВЕННОГО ПАТРИОТИЗМА.

В качестве гостей на съезд приглашены государственные, политические и общественные деятели, военнослужащие, предприниматели, деятели науки, культуры и образования, журналисты.

Съезд состоится 4 июня (вторник) в 10.00 в Парламентском центре

По адресу: г. Москва, Цветной бульвар, д. 2.

Начало регистрации в 9.00».

Мирошкин пошел на съезд главным образом для того, чтобы увидеть тех «деятелей науки, культуры и образования», которые решили поддержать на выборах не «интеллигентнейшего и умнейшего» Григория Явлинского, а «краснорожего и недалекого» Геннадия Зюганова. Последнего, кстати, он действительно увидел, как только, встречавший Андрея у входа в Парламентский центр Куприянов провел однокурсника в холл, записал у симпатичной девушки, сидевшей за специальным столиком регистрации, и проводил наконец в зал. Зюганов восседал в первом ряду и общался с каким-то полным молодым священником с жидкой козлиной бородкой. Присевший было в кресло рядом с Мирошкиным, Куприянов кому-то помахал рукой и отошел ненадолго, оставив Андрея рассматривать депутатов. Среди них действительно попадались знакомые лица — то были обещанные в приглашении деятели культуры. Почти никого из них он не знал по фамилиям — нельзя было упомнить всех актеров, игравших во времена его детства в картинах на производственные темы, а теперь, изрядно постарев, оказавшихся на обочине жизни. Куприянов вернулся с женщиной. Она была несколько старше их или казалась таковой — в отличие от одетых в джинсы и рубашки Мирошкина и Куприянова на ней был деловой брючный костюм. Впрочем, нет, не стиль одежды старил ее — было что-то — в глазах, в манере краситься или укладывать волосы, — что-то показывавшее, что она взрослее. «Это Татьяна Леонидовна Балакирева, — представил ее Куприянов, — художник, один из лидеров молодежного крыла «Возрождения». Она села рядом с Куприяновым, и Мирошкин подумал тогда, что между нею и Саней «что-то есть или по крайней мере было».

Съезд открывал лидер «Возрождения» Анатолий Боровиков — высокий тощий мужик лет пятидесяти, академического вида, в очках. Он начал зачитывать приветствия в адрес съезда, в основном поступившие почему-то от политических деятелей стран Азии и Южной Америки. Затем предложил избрать президиум. С подачи Боровикова туда ввели сначала Зюганова (бурные аплодисменты), затем какого-то старичка, проходившего по делу ГКЧП и занимавшего в те времена серьезную должность в аппарате ЦК КПСС, — Мирошкин пропустил мимо ушей его фамилию, для него советские лидеры и покрупнее, мелькавшие по телевидению рядом с Горбачевым, составляли некую безликую массу «зайковых, слюньковых, воротниковых и т. д.», регулярно перечислявшихся среди подписывавших газетные некрологи и в списках встречающих в аэропорту иностранные делегации высших лиц страны, следом за генсеком ЦК. Старичка, тут же после избрания и усаживания в президиуме начавшего что-то шептать на ухо лидеру КПРФ, также встретили аплодисментами, но пожиже. Еще меньше оваций досталось актрисе Анне Каборге, кандидатуру которой Боровиков предложил третьей, — люди устали хлопать. Каборгу Андрей вспомнил — она все время играла в кино роли второго плана — в основном каких-то погибающих на фронте комсомолок или оступившихся по молодости доярок. Последние лет десять он не видел актрису ни в одной ленте и даже забыл о ее существовании. Изрядно располневшая Каборга, щедро улыбаясь залу так, что ее маленькие глазки превратились в щелочки, тут же предложила в президиум еще и Анатолия Ивановича Боровикова, с чем зал также согласился, в четвертый раз дружно подняв вверх пригласительные билеты. Татьяна Леонидовна встала со своего места и, сказав Куприянову: «Увидимся в перерыве», начала пробираться в проход. Саня кивнул ей без всякого энтузиазма. Балакирева поднялась на сцену и, подойдя к Боровикову, усевшемуся, за стол между Зюгановым и старичком из ЦК, что-то прошептала ему на ухо. Тот кивнул и проводил уходившую за кулисы женщину задумчивым взглядом. «И с этим у нее чего-то происходит», — почему-то решил Мирошкин. Между тем Боровиков предложил присутствующим порядок работы, предоставил себе слово и вновь устремился к трибуне. Говорил он плохо, нудно, утомляя слушателей всевозможными отступлениями от темы и цитатами из Евангелия. Смысл его выступления сводился к тому, что Зюганов не может не победить — иного развития событий Бог не допустит! Особенно лидер «Возрождения» упирал на необходимость «мирного сценария». Было видно, что социальный взрыв в планы этого хорошо одетого человека не входит. Ему вторил выступавший далее Зюганов. Он также верил в победу «государственно-патриотических сил» мирным путем, в ходе предстоящих выборов, и авторитетно сообщал присутствующим, что «Россия исчерпала лимит революций».