Запойное чтиво № 1 - Александр Крыласов Страница 63

Переплут посмотрел по Интернету погоду на северном полюсе и поёжился.

— Ладно, хватит о былом, поговорим, что было нынче. Карачуны на нас здорово наезжали?

— Со страшной силой. Говорят, вы им, злыдни, всю славянскую статистику портите. Вместо того, чтобы угомониться и почивать на лаврах, шалите и проказничаете. А чего вам и, вправду, неймётся?

— Как же ты не понимаешь?! — завёлся Переплут, — что забвение хуже физической смерти! Выходит, что никто нас не помнит, и никому мы даром не нужны. Сиди у себя в чертогах, лопай амброзию и слушай болтовню наших старых пердунов: мол, мир стал не тот, все стали молиться деньгам и гаджетам. А знаешь, как Маммоне — древнеассирийскому Богу наживы поклоняются? Пальчики оближешь. А ведаешь, как Бога Бахуса чтут? О-го-го. Все при делах, все при работе, и только мы позабыты, позаброшены. Как будто отправили на пенсию, денег насыпали полные карманы, но наказали с дачи носу не казать. Извини за тавтологию. Обидно.

— Но вы же бессмертны!

— Бессмертны. А что толку?

— Не, ну, как? Клёво всё-таки.

— Чего клёвого?! Занять себя нечем, чувствуешь себя так же, как виниловый диск. Вроде ещё можешь работать и звучать лучше всякой «цифры», а никому уже даром не нужен. Представил, что ты никому не нужен? Совсем никому. А через пару веков тебя, вообще, забудут. Ты много о славянских Богах до встречи с нами знал? То-то.

— Но вы же бессмертны. У вас нет ни старости, ни болезней, вам не нужны эти проклятущие деньги на еду и таблетки. Какого рожна вам ещё нужно? Живите и радуйтесь.

— Нам ма-а-ало.

— А-а-а, — осенило Бурмакина, — так вы тщеславные.

— А хотя бы и так. Имеем право.

— Здорово, всё-таки, что вы бессмертные, — позавидовал Ваня и помечтал вслух, — хотел бы я тоже жить вечно.

— Бессмертие — это неподъёмный камень на человеческой шее. Возьми, Ивашка, своих родителей, они уже не в состоянии освоить последнюю модель смартфона, айпада или айфона и вынуждены пользоваться старой мобилой. Технологии растут, а мозг пожилого человека за ними уже не поспевает. В «Гугл» или «Майкрософт» сотрудников старше сорока двух лет не берут. Нет смысла, их мозговая деятельность уже не так гибка и подвижна, зато старый олух сразу начинает гнуть персты: «Молодёжь пошла не та. Прежние программы были надёжнее, а новые — совсем сырые». Хотя дело, исключительно, в нём самом, он стал старым, тупым, не обучаемым и замшелым. А теперь представь себе Велеслава, тысячелетиями рыскающего по белому свету. Он и раньше-то умом не блистал, а сейчас, вообще, из него выжил, сил у него не осталось, денег у него нет, на работу его не берут. Кому он нужен, мудрила грешный. Зачем ему бессмертие? Для него оно — тяжкое бремя.

— Пожалуй.

— Так оно и есть.

— Помню, я в Интернете читал, — поделился Бурмакин, — что самыми умными, как ни странно, являются дети. В нашем мозгу двести миллиардов нервных клеток, и их число, увы, не увеличивается. До двадцати лет количество клеток остаётся неизменным, а потом они начинают гибнуть. После тридцати процесс гибели клеток мозга ускоряется, а после сорока — приобретает лавинообразный характер. Поэтому ребёнок до десяти лет в состоянии выучить хоть десять иностранных языков, а дяденька после сорока один-то с трудом вытягивает. Он наполняет нервные клетки информацией, а они гибнут, он наполняет, а они гибнут. Артель «Напрасный труд».

— Правильно, с каждым годом человек не делается умнее, он становится всё глупее, зато опытнее и хуже. В двадцать пять лет ты легко разговорился с полоумным нищебродом, считая его жертвой обстоятельств и нонконформистом. В пятьдесят, ты будешь заранее уверен, что он просто вонючий дундук, и ничего кроме вшей от него не наберёшься.

— Жёстко.

— Уверяю тебя, что будь ты постарше, Велеслав ушёл бы не солоно хлебавши, а не забрал бутылки с нашим дыханием. Ты привык видеть в фильмах про бессмертных — неунывающих, хитроумных, лихих, любвеобильных искателей приключений, легко адаптирующих к окружающей действительности и не утерявших вкуса к жизни. Запомни, Ивашка, таких людей не существует в природе.

— А ты?

— Я Бог. Мои адаптационные возможности безграничны, но и мне порой невыносимо тянуть эту лямку. Не важно, сколько дней в твоей жизни, Ваня, важно, сколько жизни в твоих днях.