Под покровом небес - Пол Боулз Страница 63

— Как-нибудь на днях, — сказал Таннер бесстрастно.

— Вам надо развеяться. Долго сидеть и предаваться скорби тоже вредно. Я знаю одну девочку… — Он осекся, вспомнив по опыту, что откровенные советы в данной области обычно отбивают как раз тот интерес, который должны были бы по идее вызвать. Ни один охотник не захочет, чтобы его добычу выбрали и загнали на него, даже если это единственно верный способ ее убить.

— Хорошо. Хорошо, — отрешенно произнес Таннер.

Вскоре он поднялся и стал прощаться. Он снова придет завтра утром, придет он и послезавтра, и послепослезавтра, и будет приходить каждое утро, пока однажды лейтенант д'Арманьяк не встретит его в дверях с новым блеском в глазах и не скажет ему: «Enfin, mon ami! [88]Хорошие новости наконец!»

В саду он посмотрел на голую, потрескавшуюся почву. Большие рыжие муравьи сновали по земле, воинственно шевеля передними ногами и челюстью. Ахмет закрыл за ним ворота, и он угрюмо побрел обратно в пансион.

Обедал он в маленькой жаркой столовой рядом с кухней, запивая еду бутылкой розового вина и делая ее тем самым более удобоваримой. Потом, отупевший от вина и жары, поднимался к себе в комнату, раздевался, падал на кровать и спал до тех пор, пока солнечные лучи не становились более косыми, а двор не утрачивал часть своего убийственного полуденного света, отражавшегося от его камней. Прогулки по окрестным селениям были приятными: на холме высился светлый Игхерм, в долине лежал более густонаселенный Бени-Исгуэн, Таджемут с его террасами розовых и голубых домов, и везде, где их жители воздвигли свои игрушечные загородные дворцы из красной глины и пальмовых листьев, простирались пальмовые рощи, в которых не утихал скрип колодцев, а журчанье воды в узких акведуках притупляло чудовищную сухость почвы и воздуха. Иногда же он просто шел на базар в самой Бу-Нуре и, сидя под аркадами, следил за нескончаемым процессом какой-нибудь покупки; и покупатель, и продавец, оба не скупились на всевозможные актерские хитрости (разве что не пускали слезу), стараясь сбить или поднять цену. Бывали дни, когда его охватывало презрение к этим смехотворным людишкам; они были нереальными, их нельзя было всерьез считать обитателями земли. То были те же самые дни, когда его приводили в бешенство проворные ручонки детей, непроизвольно хватающих его за одежду и толкающих на улице, полной людей. Сперва он решил, что они карманники, но потом сообразил, что они просто используют его для лавирования, чтобы поскорее протиснуться сквозь толпу, как если бы он был деревом или стеной. Это еще больше взбесило его, и он яростно их отгонял; среди них не было ни одного не золотушного ребенка, большинство из них были совершенно плешивыми, со смуглыми черепами, покрытыми коркой болячек и тучей мух.

Но бывали и другие дни, когда он нервничал меньше; в такие дни, сидя и наблюдая за невозмутимыми старцами, которые степенно шествовали через базар, он говорил себе, что если бы он мог обладать таким же достоинством, доживя до их лет, то посчитал бы, что его жизнь прошла не напрасно. Ибо их величественная осанка являлась естественным следствием внутреннего благополучия и удовлетворения. Не слишком вдаваясь в размышления, в итоге он пришел к заключению, что их жизни стоили того, чтобы их прожить.

Вечера он коротал за игрой в шахматы в гостиной с Абделькадером, нескорым на решения, но далеко не слабым противником. В результате этих вечерних посиделок они стали закадычными друзьями. Когда слуги гасили все лампы и фонари в заведении, кроме той, что горела в углу, освещая шахматную доску, и они оставались вдвоем — единственные во всем пансионе, кто еще бодрствовал, — они пропускали иногда по стаканчику «Перно», после чего Абделькадер с улыбкой заговорщика вставал и собственноручно мыл и убирал стаканы; никто не похвалил бы его, если бы узнал, что он употребляет спиртное. Затем Таннер отправлялся наверх, ложился и засыпал крепким сном. На рассвете он просыпался с мыслью: «Может быть, сегодня…» — и к восьми выходил в шортах на крышу принимать солнечную ванну; он распорядился, чтобы туда же ему подавали завтрак, и пил кофе, изучая французские глаголы. Потом, когда зуд становился нестерпимым, он вставал и шел к лейтенанту наводить справки.

Случилось неизбежное: совершив бесконечное количество поездок по окрестностям Мессада, в Бу-Нуру прибыли Лайлы. Утром того же дня на старой штабной машине приехал отряд французов и разместился в комнатах пансиона. Таннер обедал, когда услышал знакомый рев «мерседеса». Он поморщился: тоска смертная иметь эту парочку у себя под боком. Он не был расположен принуждать себя к любезностям. С Лайлами у него установились отношения не более чем шапочного знакомства, отчасти потому, что они уехали из Мессада всего лишь через два дня после того, как привезли его туда, а отчасти потому, что он не испытывал никакого желания развивать эти отношения дальше. Миссис Лайл была сварливой, толстой, болтливой бабенкой, а Эрик — великовозрастным избалованным маменькиным сынком; таково было его мнение, и он не собирался его менять. Он не связывал Эрика с историей исчезновения паспортов, полагая, что их одновременно украл в гостинице Айн-Крорфы кто-то из местных, кто имел связи с темными элементами, которые пособничали легионерам в Мессаде.

Тут он услышал, как Эрик приглушенным голосом сказал в коридоре: «О, послушай-ка, мама, только этого нам не хватало! Этот тип, Таннер, все еще околачивается здесь». Очевидно, он смотрел гостевую книгу, лежавшую за конторкой. Она пожурила его театральным шепотом: «Эрик! Болван! Заткнись!» Он допил свой кофе и вышел через боковую дверь на удушающий солнечный свет, надеясь разминуться с ними и подняться к себе в комнату, пока они будут обедать. В этом он преуспел. В самый разгар его сиесты раздался стук в дверь. Ему потребовалось некоторое время, чтобы проснуться. Когда он открыл, за дверью с извиняющейся улыбкой стоял Абделькадер.

— Вас не затруднит поменять комнату?

Таннер поинтересовался, с какой стати он должен переезжать.

— Единственные свободные комнаты в данный момент — это две комнаты по бокам от вашей. Приехала английская дама с сыном, она хочет, чтобы он жил в соседней с ней комнате. Она боится оставаться одна.

Эта картина миссис Лайл, нарисованная Абделькадером, не совпадала с его собственным о ней представлением.

— Хорошо, — проворчал он. — Все комнаты одинаковы. Пришлите слуг перенести мои вещи.

Абделькадер ласково потрепал его по плечу. Пришли слуги, открыли дверь между его комнатой и соседней и стали переносить вещи. Посреди переезда в освобождавшуюся комнату вошел Эрик. Увидев Таннера, он резко остановился.

— Вот те на! — воскликнул он. — Это надо же, натолкнуться на вас здесь, старина! Я думал, вы уже где-нибудь в Тимбукту.

Таннер сказал:

— Здравствуйте, Лайл. — Оказавшись сейчас лицом к лицу с Эриком, он с трудом мог заставить себя посмотреть на него или коснуться его руки. Он не осознавал, что мальчишка до такой степени ему противен.

— Вы уж простите матушке ее дурацкий каприз. Она просто устала с дороги. Это кошмарная поездка из Мессада нагнала на нее страха. Вот она и разнервничалась.