Проснитесь, сэр! - Джонатан Эймс Страница 63

Выпито было достаточно для признания подобной возможности, мы все желали, чтоб это была она, ибо наши сердца, объединенные непонятными тепличными силами Колонии Роз, на мгновение забились в такт, мечтая об одном и том же. Желание друга – наше общее желание. Тинкл положил сигару на подоконник и медленно направился к двери, чтобы ответить на настойчивый стук. Мангров следовал за ним с одним мрачным глазом, полным надежды.

Тинкл открыл створку, и перед нами предстала вовсе не возлюбленная Мангрова из Колумбийского университета, скорее, ее духовная противоположность – Бобьен! Свет в коридоре горел у нее за спиной, темные волосы сияли солнечной короной. Кажется, передо мной не впервые предстала объятая пламенем личность. На образ Бобьен наложилось воспоминание о дяде Ирвине, и удвоение двух мстительных врагов лишь усилило мое и без того существенное замешательство.

Впрочем, она пришла не за мной.

– Реджинальд! – воскликнула Бобьен. – У меня в комнате летучая мышь!

Для мужчины с пересохшим мозгом, который только что надеялся, что к нему наконец-то вернулась любовь всей его жизни, Мангров действовал с невероятным проворством. Одним глотком допил стакан, бросил на подоконник сигару, вылетел стрелой из комнаты. Мы ринулись следом, хотя я немного отстал, не желая слишком приближаться к Бобьен.

Прыгая через две ступеньки, хватаясь, как гимнаст, за балясины лестницы, Мангров взлетел на второй этаж, заскочил в свою комнату, выскочил в плотных матерчатых перчатках с огромной сетью для ловли летучих мышей. Сеть была несообразно большая, вроде той, что видишь в «Трех бездельниках», [69]когда санитар в белом халате отлавливает людей, чтоб отправить их в сумасшедший дом.

Тинкл, Бобьен и я бежали за Мангровом по застеленному ковровой дорожкой коридору с деревянными панелями к ее комнате. По крайней мере, на данный момент ее враждебность ко мне отчасти рассеялась, когда мы все вместе столкнулись лицом к лицу с общим врагом.

Мы вчетвером вошли в комнату, причем я подумал, допустимо ли, что никто не снял обувь, хотя, может быть, у Бобьен нет выработанной политики насчет обуви, перед дверью она оставляет лишь тапочки, что не вполне разумно. А потом подумал, что в таком экстренном случае, с каким мы сегодня встретились, любую обувную политику можно, наверно, отбросить.

Будуар у нее был большой, там царила старинная кровать с пологом на четырех балясинах, с блеклым розовым покрывалом. Образ прелестной спальни рубежа веков дополняли старинные лампы и комоды.

– Где она? – поспешно спросил Мангров.

Мы внимательно осмотрели комнату, и Тинкл ее заметил:

– На стене в углу.

Действительно, прилепившись к стене, словно крупный ком светло-коричневой грязи, сидела летучая мышь со сложенными крыльями. Мангров подкрался с большой осторожностью, но мышь что-то почуяла и внезапно взлетела, пикируя прямо на нас. Не знаю, вскрикнули ли остальные, потому что все прочее заглушил мой собственный пронзительный вопль. Я впервые без промедления отреагировал на опасность. Понятно: в Колонии Роз мне открылся более свободный доступ к эмоциям, включая смертный ужас.

К счастью, мой крик не спугнул Мангрова, сосредоточенного, как самурай. Он красивым, гармоничным движением раскинул сеть, поймав мышь прямо в воздухе. Потом ловко крутнул приделанные к краям сети палки и затянул мешок, откуда летучая мышь не могла выбраться.

– Есть! – воскликнула Бобьен.

– Постарайтесь не покалечить, – предупредил Тинкл, проявляя симпатию к летучим мышам.

– Просто невероятно, – взглянул я на Мангрова.

Он скромно улыбнулся и выбежал из комнаты с гуманным намерением выпустить мышь на свободу. Мы втроем следовали за ним на безопасном расстоянии.

Прошли через черную комнату, где несколько колонистов читали газеты перед визитом к Хиббену. Все взволнованно заголосили при виде мыши. Выскочив на улицу, Мангров героически развернул сеть очередным искусным рывком и опустил на землю, оставив небольшую щель. Ошеломленная мышь не двигалась, потом, чуя свободу, проскакала несколько дюймов и взлетела в быстро темневшее небо, направившись к своим братьям и сестрам.

Бобьен подошла к Мангрову, который держал теперь сеть вертикально сбоку от себя, как Нептунов трезубец, положила красивую руку ему на плечо. По этому жесту можно было догадаться об их бывшем союзе.

– Спасибо, Реджинальд, – проговорила она, выглядя в тот момент почти прекрасно. Потом вернулась в особняк, не взглянув на нас с Тинклом.

Мы втроем еще немного постояли на улице, смакуя вечерний воздух и триумф Мангрова, после чего вновь пошли посовещаться с виски Тинкла.

Заняв прежние позиции со стаканами в руках, я сказал Мангрову:

– Для человека, у которого действуют лишь приблизительно два процента мозга, вы великолепны. Страшно подумать, на что вы способны при свободном приливе серотонина.

– Спасибо, – поблагодарил он.

– По-моему, все мы используем только около десяти процентов мозга, – заметил Тинкл. – Так что вам требуется оросить лишь пересохшие восемь процентов.

– Это обнадеживает, – признал Мангров.

– Интересно, что сказал бы Дарвин насчет неиспользуемых девяноста процентов? – вставил я. – Мы вообще когда-нибудь ими пользовались? Или когда-нибудь будем готовы использовать? Может, используем, сами того не зная? Может, повсюду телепортируемся, живем множеством жизней. Может быть, население мира вовсе не велико, просто кучка мозгов видоизменяет все сущее на земном шаре. Интересно, не сталкиваются ли люди в эфире при телепортации? Как по-вашему? Мне в последнее время по-настоящему хочется отделиться душою от тела.

Ну, высказывать желания следует с осторожностью, о чем нам постоянно напоминают духовные вожди, и в данном случае они оказались абсолютно правы. Произнеся речь о видоизменении, я сразу же отключился.

К счастью, на этот раз ненадолго, грубо говоря, на полчасика, после чего очутился в компании выпивавших у доктора Хиббена. Собственным специфическим алкогольным способом телепортировался по территории колонии.

Когда ко мне вернулось сознание, я был один, хотя и в многочисленной разгоряченной компании. Стоял перед каминной полкой над незажженным камином, глядя прямо в мертвые глаза Авы. Протянул руку, ощупал контуры мертвого носа, душа содрогнулась. Понимаете ли, на каминной полке стоял бронзовый бюст в натуральную величину, изображавший женщину, в которую я влюбился.