Засекреченное будущее - Юрий Поляков Страница 63

— На творческих встречах писателей обычно спрашивают — когда они впервые почувствовали в себе талант? Это как укол зонтиком или никакого инсайта обычно не происходит — надо пробовать, отказываться или развивать?

— Ребенок не может почувствовать в себе талант, он ощущает некий зов, интерес — к слову, цвету, звуку, лицедейству. Дар могут увидеть взрослые и помочь его развить. Они же, и это важно, обязаны мягко предостеречь, если мечты не подкреплены возможностями. Одна из главных бед нашего сегодняшнего искусства, литературы в особенности, обилие тех, кто, не имея таланта, пытается заниматься творчеством в силу семейных традиций и связей, тщеславия и ошибочной самооценки. Династия писателей — это как династия контртеноров. Бывает, но очень редко. А когда я вижу некоторых потомственных певцов, мне хочется купить дробовик. У меня в 348-й московской школе была очень хорошая учительница литературы Ирина Анатольевна Осокина. Она-то и заметила мою склонность к словотворчеству. В советской школе, уж поверьте автору «Работы над ошибками», не было никаких «заранее известных выводов». Наоборот, педагоги всячески приветствовали самостоятельные мысли учеников, даже потирали руки от удовольствия: «Как ты сказал, Вася? Тебе нравится ум и предприимчивость Чичикова. Отлично! Теперь давайте разбираться!» Во-вторых, я сам работал учителем-словесником и знаю, что вербальные способности у ребенка — большая редкость, не заметить их невозможно. Сидишь, проверяешь тридцать сочинений, у всех примерно одни и те же слова, мысли (из учебника), даже ошибки одинаковые и вдруг… Мои способности отчетливо проявились в девятом классе, когда в школе создали команду КВН. Тогда это было всеобщее увлечение, искреннее, дерзкое, без признаков «маслюковщины». Я писал тексты для нашей «КВА» (команды веселых активистов), а это — и стихи, и сюжеты, и диалоги, и монологи… Очень полезно для пробы пера, ведь тексты проверялись на зрителях, а не на собственных родителях, любовно поставивших тебя на стул перед гостями.

— Вас ставили на стул? Восхищались?

— Моим родителям было не до того. Загруженные работой на заводе, они относились к творческим увлечениям сына с усталым снисхождением, как чаще всего и бывает в простых русских семьях. Вспомните «Старшую сестру» великого Розова. КВА заняла первое место в районе. Директор нашей школы Анна Марковна Ноткина, очень помогшая мне в начале жизни, была горда и счастлива! Литфак пединститута имени Крупской я выбрал по совету Ирины Анатольевны и Анны Марковны с учетом склонности к сочинительству. Тут надо бы вспомнить, что в те годы вся страна была покрыта густой сетью литературных объединений, которыми руководили, как правило, профессионалы. Любой человек, охочий до сочинительства, мог совершенно бесплатно посещать занятия и получать консультации. Мне повезло: в 1973 году открылась литературная студия при МГК ВЛКСМ и Московской писательской организации, где семинары вели Борис Слуцкий, Евгений Винокуров, Юрий Трифонов, Александр Рекемчук и другие классики. Нынешнему Литературному институту даже не снится такой уровень мэтров.

— Среди ваших учителей был поэт Вадим Сикорский, а рекомендацию к первому стихотворному сборнику дали идейные антагонисты Римма Казакова и Юрий Кузнецов.

— Я попал в семинар к Вадиму Сикорскому, поэт он был интересный, хотя и не первого ряда, зато оказался великолепным мастером-наставником. Однажды рассказал нам, как в Елабуге вынимал из петли покончившую с собой Марину Цветаеву. Весной 1974 года в «Московском комсомольце» с его предисловием вышла маленькая подборка трех «семинаристов»: Игоря Селезнева, Валерия Капралова и вашего покорного слуги. Это был мой литературный дебют. Однако настоящим началом я считаю большую подборку, вышедшую в том же «МК» летом 1976 года в рубрике «Книга в газете». Ее затеял сотрудник молодежки Александр Аронов, блестящий, но недооцененный поэт, много сделавший для моего поколения, известный всем по песенке «Если у вас нету тети…» А предисловие написал лучший лирик эпохи Владимир Соколов. Я ему, набравшись дерзости, позвонил, мы встретились в Доме литераторов, он прочитал мои стихи, многие раскритиковал, но дал, как тогда выражались, «доброе напутственное слово». Несколько лет назад, будучи главным редактором ЛГ, я решил позвонить одному графоману, завалившему редакцию текстами. Набрал указанный телефон, деловой голос ответил: «Литературный агент поэта имярек вас слушает. Говорите коротко. Время — деньги!» Смех и грех, как моя покойная бабушка говаривала… С Владимиром Николаевичем я дружил до самой его смерти в 1997 году. А недавно вместе с его вдовой Марианной Евгеньевной мы открывали в Лефортове библиотеку имени Соколова. Помог директор библиотечной сети Юго-Востока столицы Сергей Чуев. Первая книга вышла у меня 1980-м, также с предисловием Соколова. Я из армии, со срочной службы, привез более ста новых стихотворений. Для меня, мало пишущего поэта, это был рекорд, так и не побитый. Кстати, на днях выходит после многих лет перерыва книга «Времена жизни» — мои избранные стихи почти за полвека и статьи о поэзии.

А тогда в 1970-е, после постановления ЦК КПСС «Об улучшении работы с творческой молодежью» (партия и такими «мелочами» занималась) появились специальные молодежные редакции и журналы. В 1979-м я стал участником 7-го Всесоюзного совещания молодых писателей и попал в семинар Вадима Кузнецова и Риммы Казаковой. Оба были не только сильными поэтами, но и мощными литературными деятелями из разных групп — «почвенников» и «либералов» соответственно. Думаю, организаторы сознательно пошли на такой «микс», власть воспитывала не только молодежь, но и мастеров. Должен заметить, «тяжеловесы» нас никогда в свои цеховые конфликты не вмешивали. И Казакова, и Кузнецов дружно рекомендовали мою рукопись к публикации, и однолистовый сборничек (700 строк) «Время прибытия» «молнией» вышел в «Молодой гвардии». Тираж — 30 тысяч. Вскоре я оказался по командировке ЦК ВЛКСМ в Казахстане и обнаружил своего «первенца» в поселковом магазине, где под книжные полки был отведен угол. Вот такая была книготорговля в СССР…

— Вам же приходилось сталкиваться с цензурой? Как-то Вы рассказывали, что для публикации «Сто дней до приказа» потребовалось вмешательство Сергея Михалкова, который доказывал, что Поляков не антисоветчик, а последний советский классик.

— Пробивать «Сто дней» мне помогал не только Михалков, но и ЦК ВЛКСМ, и писатели-фронтовики (Иван Стаднюк, например), и даже некоторые генералы ГЛАВПУРа. В советские времена от литературы все ждали правды куда больше, нежели сегодня. А шутка Михалкова про последнего советского писателя имела нешуточный смысл. Он и сам принадлежал к тем авторам, которые вскрывали язвы для того, чтобы их вылечили, а не для того, чтобы сказали: «В морг! И поскорее!» Больше всего меня в нынешних коллегах по перу бесит их уверенность в том, что литература существует для того, чтобы автору удобнее было скрывать свои подлинные мысли. А ведь все наоборот, и лукавые книги устаревают быстрее газет. Жаль молодых авторов, задавивших в себе искренность ради «Букера». Бедняги, их творчество напоминает мне силиконовую беременность. Как я боролся с цензурой? Никак. Я просто честно писал. «Сто дней до приказа» по инициативе, если не путаю, генерала Стефановского хотели в 1984-м напечатать в журнале «Советский воин». Миллиона полтора тираж! Редактор мне сказал: «У вас есть места, даже главы, где об армии написано слишком ехидно. Надо бы сократить!» «Сокращайте!» — легко согласился я. Через неделю он сердито заметил: «Какой вы хитрый! У вас там так все написано, не то что главу, абзац трудно вычеркнуть…» Я развел руками. Но повесть не напечатали, против резко выступил генерал Волкогонов. Мол, она нанесет удар по «полморсосу» — политическому и моральному состоянию личного состава. Вот уж был лис в лампасах…