Кошачий король Гаваны - Том Кроссхилл Страница 62

Когда мы с Рейчел еще встречались, то записали клип с ее версией «Возвращения кота». Созданию клипа помогали «Creative Commons». В нем кот выживал среди всевозможных стихийных бедствий, начиная от соседских собак и заканчивая компьютерным апокалипсисом. Клип получился громким, ярким, остроумным и набрал что-то вроде семисот просмотров.

Не мечите бисер перед свиньями!

Сразу после разрыва с Рейчел я снова и снова пересматривал этот клип. Отчасти чтобы услышать ее голос, отчасти потому что восхищался героем песни. И гадал, смогу ли пережить ядерную зиму расставания с любимой девушкой так, как кот пережил все свалившиеся на него неприятности.

Что теперь? Хотел бы я посмотреть, как этот кот разобрался бы с Майкелом Вальдесом… или Аной Кабрерой, если на то пошло.

– Даже не верится, что завтра мы вернемся к прежней жизни, – заметила Ана на полпути в Канкун.

– А мы вернемся? – спросил я.

Ана долго смотрела на плотные облака в иллюминаторе.

– Отец так и не съехал, – наконец призналась она. – Мама по телефону много не говорила, но он наверняка по-прежнему пьет. – Я попытался придумать что-то ободряющее, но Ана уже собралась с духом и продолжила: – Я ведь не могу исправить их жизни. Ты любишь кого-то… но что они делают с этой любовью, от тебя уже не зависит.

Я понял, что поездка на Кубу тоже не прошла для Аны бесследно.

Тот котяра? Он ничего не смог бы нам противопоставить.

* * *

По пути домой мы с Аной говорили часами. В самолете, в аэропорте Канкуна, во время вечернего рейса в Нью-Йорк. Сперва по-испански, потом где-то над Мексиканским заливом перешли на английский. Болтали, поглощая соленые орешки, что-то выясняли, трясясь в турбулентности, пришли к пониманию, стоя в очереди в туалет. Ана и Рик, двое друзей, ни больше ни меньше.

Это не мыльная опера, так что пропускаем все эти беседы. Но давайте остановимся на последнем вопросе, что мне задала Ана.

Мы поздно ночью заходили на посадку. За окном сияли огни Нью-Йорка. Капитан по интеркому попросил всех пристегнуться. Ана поправила подушку, украдкой взглянула на меня, а потом повернулась и посмотрела прямо в глаза.

– Скажи, – попросила она, – ты жалеешь, что вообще меня встретил?

Я посмотрел на сидящую передо мной девушку. Глубоко посаженные глаза никогда не смотрели на меня со страстью. Губы никогда не произносили слов, которые я надеялся услышать. Я вспомнил бессонные ночи, когда ворочался в кровати, думая об Ане. Как днем кусок не лез в горло… как я впервые застукал их с Йосвани…

– Без тебя год прошел бы легче, – признался я.

Ана поморщилась.

– Но «легче» не всегда значит «хорошо», – уточнил я.

Ана посмотрела на меня, словно ожидала большего.

Я улыбнулся:

– Хочешь, чтобы я сказал: «Спасибо, что разбила мне сердце»? Что ж, спасибо, Ана. Это было убойно.

Она рассмеялась. Мы оба рассмеялась.

Но поблагодарил я вполне искренне.

Без Аны я никогда не танцевал бы касино, стоя так близко к Мэнди Кантеро и «Лос Ван Ван», что мог их коснуться. Никогда не встретил бы Рикардо Эухенио и не узнал бы правду о последних днях мамы на Кубе. Лишь несколько лет спустя прошелся бы по Обиспо, где на каждом углу звучит музыка, прогулялся по Малекону свежим утром и не скоро встретил Хуаниту, Йоланду и Йосвани, свою семью.

Поэтому, пока самолет спускался вниз, к огням Лонг-Айленда, я сказал Ане:

– Когда мы встретились, у меня вся жизнь шла наперекосяк. Я ничего не понимал. Мне пришлось бы тяжко, независимо от того, что бы случилось.

– Тогда хорошо, что я случилась.

– Я тоже так думаю, – совершенно честно ответил я.

Однако полтора часа спустя, пока я стоял в очереди на паспортный контроль и слушал, как Ана беседует со служащей, на плечи мне вдруг легла тяжесть. До боли знакомая, словно детская игрушка, которую годы спустя находишь в шкафу. Это была тяжесть одиночества.

Я провел два месяца в небольшой гаванской квартирке вместе с Аной и Йосвани, Хуанитой и Йоландой. Если не считать трех дней в Тринидаде, я почти не оставался один, даже если того хотел. Теперь родные остались на Кубе, а мы с Аной каждый пойдем своим путем. Да, мы по-прежнему будем танцевать, может, даже выступать, но это не то же самое.

С сегодняшнего дня я снова буду жить с отцом. Нет, я очень рад его видеть. Но жить с ним – все равно что жить одному. Двое под одной крышей, но каждый заперт в своем собственном мирке.

Неважно, заверил я себя. Мне и одному всегда было хорошо.

Но почему-то я больше не мог в это поверить.

Мы с Аной забрали багаж, миновали таможню и зал досмотра. В зале прибытия люди встречали своих друзей и родных. Нас никто не ждал. Я изогнул шею, высматривая знак поезда AirTrain, но Ана вдруг похлопала меня по плечу:

– Рик? Кажется, этому парню от тебя что-то надо.

Она указала на одного из одетых в черные костюмы водителей лимузинов, плотного мужчину в темных очках и с белой табличкой «Тот самый парень-кот».

Я замер. Снова присмотрелся к водителю.

Латук! Неудивительно, что я сразу его не признал: он похудел и отпустил небольшую бороду.

Друг неспешно и торжественно подошел ко мне:

– Ваша машина ожидает, сэр.

– О, отлично, держите мои вещи. – Я сунул ему свой чемодан и кивнул в сторону Аны: – И ее багаж тоже возьмите. Да поживее, если хотите получить чаевые.