Наша Рыбка - Робин Фокс Страница 62

– Боже, Петя, что у тебя с губой? – Мама вытянула его на свет, бесцеремонно взяв за руки.

– Ничего страшного, разбил.

– Ванная занята, помой руки на кухне и заходи в комнату.

– Я не могу идти к твоей маме, – зашептал он мне на ухо. – От меня воняет… Бухлом, и кровью, и потом, наверное. Я… грязный! – Глаза у него были пустые, как стекляшки.

Я привел Петю в родительскую спальню и усадил на край кресла. Мама ждала с бинтами, ватой и белыми пузырьками.

– Простите, я пьян, – жалко промямлил Воронцов.

– Я бы не заметила, если бы ты не сказал. – Мама подняла его голову за небритый подбородок. Рядом с ней он и впрямь смотрелся потрепанным и грязным. Она всегда была ухоженной – даже дома. И пахла чем-то вкусным. А Петя сидел в своей старой клетчатой рубашке – он носил ее с первого курса – и нелепо сутулился. У него была еще белая на выход, и новая черная, которую подарила Ясна. Больше я не мог вспомнить. Штаны продраны на коленке. Кроссовки маме лучше вообще не видеть.

– Ну, маленький, потерпи. – Она смочила чем-то ватный кругляш и приложила к его губе. Вечно у нее все были то «маленькими», то «котиками». Петю, наверное, так и не называл никто.

– Вот и не страшно. – Она повторяла свои действия и придерживала его голову. Вся вата окрасилась в бурый. – Разбито не так сильно, как я думала. Швы не понадобятся.

Глаза у Воронцова были закрыты, ресницы дрогнули. Я, к своему смущению, заметил, как по его щеке скатилась слеза. Безмолвная, изощренная, концентрированная боль. Я уже второй раз видел его плачущим. Мама почувствовала, наверное, что дело вовсе не в разбитой губе, но, конечно, даже и представить не могла, в чем именно. Она стерла ладонью мокрую дорожку, будто это было в порядке вещей, наклонилась и поцеловала его в макушку.

– Иди спать. До свадьбы заживет.

– Спасибо, – еле слышно ответил он и поплелся в мою комнату.

Я кинул его шмотки в стирку, надул себе матрас, а его уложил на кровать. Он свернулся, как эмбрион, его потряхивало.

– Холодно?

– Нет, просто дерьмово.

К середине ночи он успокоился и затих, я думал, заснул. Мне не спалось, прошибал холодный пот. Ночь всегда преподносит все в ином свете. Я пошел в кухню, заварил чай, скачал фильм про Босха. В голове ничего не укладывалось. История, рассказанная Воронцовым, казалась киношной байкой. Я все пытался вспомнить рожу препода, но помнил только неприятный взгляд, красные прожилки у висков и галстук, чересчур перетянувший шею. Надо ведь об этом кому-то рассказать. О домогательстве. Но что это даст? И кто защитит Воронцова да и других студентов? Вообще-то, никто.

Пора было вернуться в комнату.

– Воды? – Я сел на кровать и сунул Пете стакан. Если он выпил действительно много, утром будет подыхать – я уже слишком хорошо знал его.

Оказалось, что Воронцов не спит. Он перевернулся на спину и закрыл ладонями лицо.

– Я знаю, что бешу тебя.

– Ты меня не бесишь, – удивленно ответил я. Ночной разговор в таком духе ни до чего не доведет. В темноте это не совсем мы. Слишком уж «я» оторвано от тела.

– Не гони, это видно, – пробубнил он из-за ладоней.

– Ты сочиняешь.

– Презираешь меня. Ну признайся, тебе ведь мерзко. Ты все уже сказал тогда…

– Воронцов, забей, а? Я был пьян. Воды выпей. Все будет нормально.

– Не будет, – прошептал он хрипло, сделав несколько глотков. – Он сказал, что сгнобит меня. Он это сделает.

– И как он это сделает? – Надо кому-то рассказать. Надо обязательно рассказать. Мысль не давала покоя. Но выхода я пока не видел.

– Посмотрим. Это влиятельная тварь. Так что, думаю, мне недолго осталось радоваться.

– Заткнись, что ты несешь?

– Ты понимаешь, что, если он только подойдет ко мне… У меня все еще лежит нож, которым я мечтал запороть отчима.

– Ты совсем придурок? – Я повернул его к себе, на доли секунды потеряв способность дышать. Мне показалось, что он сказал это слишком громко. Что весь дом это слышал и теперь все знает. Как символично выйдет: мальчишка мечтал зарезать отчима, но вырос и всадил тот самый нож в жирный бок другого извращенца. Годный подарочек от тетки, ничего не скажешь. – Этого дебила просто уволят, и все забудется. Он не притронется к тебе.

– Кто его уволит? И с какой стати? Думаешь, никто ничего про него не знает? Он свой человек там. А на меня всем похеру.

– Выбрось эту жесть из башки. У тебя есть Ясна. Ты вообще о ней думаешь? Спи давай. – Я сжал его ледяную руку. Это был дружеский жест, даже какой-то братский. Я серьезно.

– Вали отсюда. Кто-нибудь утром зайдет и увидит.

Я вернулся на свой матрас. Мне снился охотничий нож и вкус крови во рту. Словно выворачивая меня наизнанку, предательски скрипел матрас. Я даже во сне понимал, что надо лежать смирно, но, наверное все равно двигался и ясно слышал резиновое скольжение голой руки возле уха. Лишь под утро провалился в глубокий сон.

В восемь Воронцов подскочил от музыки и несколько секунд тупо моргал, сидя на кровати. Лицо у него было помятое, бледное, губу здорово раздуло.

– Что это?

– Скрябин, «Поэма экстаза», – сонно ответил я.

– Как эстетски, блин! Я имел в виду, что это – будильник?

– Да. – Я протянул руку за телефоном, оркестр старался играть все громче, пока я промахивался и не мог отключить блокировку. Наконец «Поэма экстаза» прервалась, с экрана на меня взглянула черно-белая Рыбка, и на ее коже я разглядел свое отражение. Точнее, отражение чего-то коричнево-красного возле рта. Это была засохшая кровь.

Медленно повернулся к Воронцову и уставился на него снизу вверх, но тот уже намеревался сползти с кровати и, похоже, не мог въехать, где его вещи. Черт, я же забыл вынуть одежду после стирки. Естественно, она мокрым комом пролежала всю ночь в машинке. Эта мысль отвлекла меня, и через секунду я уже не понимал, как сформулировать вопрос про кровь на лице. Я лег одетым, одетым и проснулся – хотя бы это радовало. Но откуда взялись ощущения, будто матрас почти придавило к полу от удвоившейся тяжести и будто это вовсе не мои руки порождали тот омерзительный скрип? Офигенские сны, ничего не скажешь.

Я предложил Воронцову взять что-то из моих вещей. Он порылся в шкафу, выбрал старую голубую рубашку и ботанский свитер с елками.

– Я завтра верну.

– Если нравится, оставь себе. Я в этом выгляжу как задрот, а тебе нормально.

Что все-таки случилось под утро? Что?

– Ты ночью вставал? – не выдержал я, когда мы шли к метро. Был выходной, в центре мы встречались с Ясной и Тимуром.

– А ты не помнишь? Я открывал окно, пришлось лезть через тебя.

Это ничего не объясняло.