Неутолимая любознательность - Ричард Докинз Страница 62

Я уже упоминал, что начал работать над “Эгоистичным геном” во время вынужденного перерыва в своих опытах со сверчками из-за отключений электричества. У меня была завершена только первая глава, когда я случайно познакомился с одним из редакторов издательства “Аллен энд Ануин”. Он прибыл на оксфордское отделение зоологии с регулярным визитом для переговоров о возможных публикациях книг, и я рассказал ему о своем находящемся в зачаточной стадии проекте. Он сел и тут же прочитал мою первую главу, которая ему понравилась, после чего посоветовал мне непременно продолжать. Но вскоре (в каком-то узком смысле – к сожалению, а в других смыслах – к счастью) забастовки прекратились, и электричество снова включили. Я засунул написанную главу в ящик и забыл о ней, вернувшись к своим исследованиям сверчков.

В течение следующих двух лет я время от времени думал, не вернуться ли мне к работе над книгой. Особенно сильно мне этого хотелось, когда я читал и освещал в своих лекциях новые публикации, которые начали появляться в начале семидесятых и оказались замечательно созвучными замыслу моей зарождавшейся книги. Наиболее примечательными были статьи молодого американского биолога Роберта Триверса и заслуженного британского профессора Джона Мейнарда Смита. Оба автора успешно использовали упоминавшийся парой страниц выше мысленный прием (философ Дэниэл Деннет теперь назвал бы это интуитивным насосом) ^[118]: представлять себе, что отдельный организм ведет себя так, будто сознательно вычисляет наилучшую тактику для сохранения и умножения своих генов.

Триверс рассматривал каждое животное так, как будто оно намеренно рассчитывает применительно к своим действиям то, что экономисты называют альтернативными издержками. Каждый детеныш требует определенных издержек, таких как пища (учитывая время и усилия, затраченные на ее добывание) или защита от хищников и связанный с нею риск. Триверс объединил все эти издержки в один параметр, который назвал родительским вкладом (parental investment), или РВ. Важнейшее наблюдение Триверса состояло в том, что РВ неизбежно подразумевает альтернативные издержки, то есть вклад в каждого детеныша следует оценивать через упущенные в ходе его выращивания вложения в других детенышей. На основе этих представлений Триверс разработал остроумную теорию конфликта родителей и потомства. В соответствии с этой теорией, например, решение о том, когда матери перестать кормить детеныша молоком, должно быть предметом “разногласий” между матерью и детенышем, которые будут вести себя как последовательные экономисты, чья “функция выгоды” есть долгосрочное выживание собственных генов. Мать “хочет” перестать кормить детеныша молоком раньше, чем этого “хочет” детеныш, потому что для нее бóльшую, чем для него, “ценность” имеют его будущие братья и сестры, которым будет выгодно, чтобы его раньше перестали кормить. Для самого детеныша будущие братья и сестры тоже имеют “ценность”, но вдвое меньшую, чем для его матери, – в соответствии с правилом Гамильтона. Поэтому ближе к концу кормления детеныша молоком наступает конфликтный период – непростой этап перехода от фазы, когда обе стороны “согласны”, что кормление должно продолжаться, к фазе, когда обе стороны “согласны”, что его пора прекратить. В течение конфликтного периода, когда мать “хочет” перестать кормить детеныша молоком, а детеныш “не хочет” этого, мы должны наблюдать в поведении животных признаки скрытой битвы. Кстати, замечу, что через много лет после публикации “Эгоистичного гена” австралийский биолог Дэвид Хейг остроумно продемонстрировал, что многие нарушения беременности можно объяснить подобным триверсовским конфликтом, происходящим в утробе матери, только в данном случае касающимся не прекращения кормления молоком, а другими аспектами распределения ресурсов, которых всегда не хватает.

Тема конфликта родителей и потомства подходила для моей книги как нельзя лучше, и уже упомянутая блистательная статья Триверса стала одним из стимулов, побудивших меня достать рукопись первой главы из ящика, где она томилась со времен окончания последней забастовки. Теперь этой теме посвящена восьмая глава “Эгоистичного гена” (“Битва поколений”). Девятая глава (“Битва полов”) тоже содержит идеи Триверса, в данном случае касающиеся разницы в воображаемых вычислениях самцами и самками своих альтернативных издержек. Например, в какой ситуации самец может бросить свою спутницу с ребенком “на произвол судьбы” ради поиска другой самки? Триверс также повлиял на десятую главу (“Почеши мне спину, а я тебя оседлаю”). Его статья по теме этой главы – взаимном альтруизме – была одной из первых, в которых было показано, что родственный отбор не единственный эволюционный фактор, способствующий альтруизму. Огромную роль в возникновении альтруизма может также играть взаимность (плата добром за добро), работающая, в отличие от родственного отбора, и в межвидовых взаимодействиях. Так Триверс, наряду с Гамильтоном и Уильямсом, оказался в числе четырех авторов, более всех повлиявших на “Эгоистичный ген”. Кроме того, я попросил Триверса написать предисловие к моей книге, что он любезно согласился сделать, хотя к тому времени мы с ним еще ни разу не встречались.

Четвертым был Джон Мейнард Смит, впоследствии ставший одним из моих любимых наставников. Еще в детстве мне попала в руки его книга, которую он называл “мой маленький пингвин” ^[119], и на меня произвела большое впечатление фотография улыбающегося автора: настоящий чокнутый профессор с гривой волос, так же косо сидящей у него на голове, как и трубка, сидящая у него во рту, и в толстых круглых очках, которые не худо было бы протереть. Этот типаж сразу вызвал у меня симпатию. Еще мне понравилась биографическая справка, сообщавшая, что когда-то он работал авиаинженером, но бросил это дело и снова поступил в университет, чтобы получить биологическое образование, поскольку заметил, что “авиация – это шумно и старомодно”. Много лет спустя издательство Кембриджского университета подготовило новое издание той книги (“Теория эволюции”), и мне оказали высокую честь, доверив написать к ней предисловие ^[120]. В нем я рассказал об этом светлом человеке следующее:

Читатели “университетских романов” знают, что конференции – это мероприятия, где ученые показывают себя с наихудшей стороны, особенно когда собираются в баре, который демонстрирует нам научное сообщество в миниатюре. Они разбиваются на группки, распределяются по потайным углам и ведут задушевные беседы не о науке, а о “бессрочных контрактах” (так они называют работу) и “финансировании” (так они называют деньги). Если же им все-таки случается говорить на профессиональные темы, очень часто они делают это не для того, чтобы поделиться знаниями, а лишь для того, чтобы произвести впечатление. Джон Мейнард Смит представляет собой замечательное, блестящее, великолепное исключение из этого правила. Он ценит яркие идеи больше денег, а понятный язык – больше наукообразного жаргона. Вокруг него всегда собирается толпа активных, смеющихся студентов и молодых ученых обоих полов. Выбросьте из головы доклады и семинары, к черту автобусные экскурсии к местным достопримечательностям, забудьте о проекторах и радиомикрофонах: если вы организуете конференцию, по-настоящему нужно совсем немногое – чтобы там был Джон Мейнард Смит и чтобы нашелся добротный просторный бар. Если окажется, что намеченные вами даты ему неудобны, необходимо перенести конференцию на другие дни. Не обязательно, чтобы он официально выступил с докладом (хотя он делает это потрясающе), и не обязательно, чтобы он председательствовал на одной из сессий (хотя и это он делает замечательно, да к тому же ведет сессии вдумчиво и доброжелательно, украшая их остроумными замечаниями). Чтобы ваша конференция удалась, достаточно, чтобы он в ней участвовал. Он очарует и развлечет молодых ученых, выслушает их, вдохновит, поддует угасающий интерес, и они отправятся по своим лабораториям или по своим грязным полям, исполненные живого энтузиазма, и увлеченно будут проверять новые идеи, которыми он с ними щедро поделился.