Неизвестный террорист - Ричард Фланаган Страница 62

Говоря об этом, он очень старался не смотреть на груди Уайлдер, всячески прогоняя из памяти воспоминания о том, как они занимались сексом, и она, лежа на нем, то приподнимала, то опускала нижнюю часть туловища, а он все смотрел на ее роскошные груди, нависавшие над ним, и все гладил ее по голове, запуская пальцы в гущу ее волос. А еще он старался не думать, как часто они смеялись вместе, с каким удовольствием он слушал ее бесконечные истории…

– Где она, Уайлдер? – спросил он.

– Твоя жена? Дайана? Твоя женушка-жена? Ну, это тебе лучше знать!

В ответ он резким движением схватил ее за оба запястья и больно их стиснул.

– Чтоб тебя!.. – вырвалось у него. – Где Джина? Куда она, на хрен, подевалась, твоя траханая Джина?

Уайлдер, гордо вскинув голову, смотрела на него и молчала. Он встал, вытряхнул ее из-за стола и, по-прежнему крепко держа ее за руки, с силой притянул к себе, так что обе ее кисти оказались чуть ли не прижаты к его лицу.

– Отпусти, – сказала Уайлдер. – Ты делаешь мне больно.

– Я могу помочь ей, Уайлдер.

– Я ничего не могу тебе сказать, – произнесла она и тут же пожалела об этом, потому что теперь он окончательно понял, что ей известно, где Куколка.

– Тебе придется, Уайлдер.

Она попыталась вырваться, но он держал крепко. Хотела крикнуть во весь голос, но вместо этого вдруг улыбнулась, потому что теперь он вел себя именно так, как ей нравилось, и делал с ней именно то, что ей хотелось.

– А как же твоя женушка-жена? – спросила она, улыбаясь еще шире. – Твоя женушечка-женулька?

«У меня совершенно нет сил, – думал Ник Лукакис, – и я абсолютно не представляю, как мне быть дальше». Он отпустил запястья Уайлдер, опасаясь, что совершит что-нибудь еще более глупое, затем собрал на поднос кофейные чашки и отнес на кухню, прячась за этими простыми домашними действиями, чтобы немного успокоиться.

А Уайлдер стояла и смотрела ему в спину. У него была мощная, чуть сутуловатая спина регбиста. Глядя, как он тщательно моет чашки, вытирает их, убирает в буфет – в общем, совершает странно-упорядоченные действия среди царящего в доме хаоса, – она вдруг вспомнила вкус его поцелуев, одновременно и сладкий, и чуть солоноватый.

А он, стоя над раковиной, все уговаривал себя: может, так даже лучше? Ну, хорошо, узнает он, где Джина, и что? Он ведь все равно не сможет ей помочь – эта история приобрела слишком большие масштабы; и потом, ему так или иначе придется все рассказать и тем, другим, поскольку им наверняка будет известно, что он приходил к Уайлдер. А после того, как он им все расскажет, судьба Джины окажется полностью в их руках, и он, Ник Лукакис, сам ничего решить не сможет.

Лукакис вернулся к столу и произнес:

– Знаешь, я, пожалуй, лучше пойду. Ты извини, что так получилось. – Он каким-то невнятным жестом повел вокруг себя рукой. И голос его теперь звучал иначе, словно это он был виноват в том, что в квартире царит такой беспорядок. Он подошел к Уайлдер, намереваясь поцеловать ее на прощание быстрым поцелуем.

Но руки их сами потянулись друг к другу, и они обнялись, и он смог почувствовать знакомое тепло ее грудей, а она – его мускулистую спину. Нет, они не рухнули на пол, охваченные необоримой страстью, среди перевернутой мебели, растерзанных книг и журналов и сброшенных со стен картин с разбитыми стеклами. Они просто стояли и неловко обнимали друг друга, будто от малейшего неосторожного движения их хрупкие, фарфоровые тела могли разлететься вдребезги и уничтожить даже то малое, что у них еще оставалось.

«Спать в объятиях Уайлдер, – думал Ник Лукакис. – И больше мне ничего и не нужно». Спать с ней! Уснуть, обнимая ее, вдыхая ее запах, чувствуя, что и она его обнимает, что наконец-то и в его душе воцарился покой. Мир, покой – какими чудесными вдруг показались ему эти слова! Как страстно ему хотелось отдохнуть. Но сейчас это было совершенно невозможно, и он молчал, не зная, что сказать.

Несмотря на пробудившуюся страсть, Уайлдер снова напомнила себе, что давно все решила и больше никогда с ним спать не будет. «Нет, – думала она, – все кончено, что-то навсегда ушло из моей души». И тут же поняла: но только если он не заговорит. А если он сейчас что-нибудь скажет, то все, возможно, будет иначе. Тогда исчезнет одна из двух противоборствующих мыслей, которые сейчас не дают ей покоя, и станет ясно: то ли она его больше не хочет, то ли хочет сильней, чем когда-либо прежде. И в конце концов Уайлдер рассказала ему о Куколке все, заставив себя поверить, что необходимость этого рассказа была предопределена судьбой; она старалась не думать о том, что сделала это лишь для того, чтобы и он смог ей что-нибудь сказать. Хоть что-нибудь. Все равно что. Что угодно.

А Ник Лукакис, продолжая обнимать ее, страстно мечтал, чтобы в душе его наконец воцарился покой, но по-прежнему не знал, что сказать Уайлдер, и думал: лучше б она вообще ничего не рассказывала. Гладя ее по волосам, он старался не вспоминать о своих сыновьях. О Дайане. Но так и не знал, как ему поступить. Как было бы хорошо, если бы их с Уайлдер объединяло что-то еще, а не только это. И все-таки он продолжал обнимать ее, уже слыша на улицах шум утреннего сиднейского трафика, и ему казалось, что сейчас он не выдержит и закричит во весь голос. Но он молчал, так и не зная, что сказать ей в ответ, и очень жалел, что она вообще все это ему поведала.