Отец-лес - Анатолий Ким Страница 62

— Всё у меня в порядке, не беспокойся. Проходи… Какими судьбами? Откуда? Почему раздетый? — Дело происходило зимою, в январе, Москва была хорошо выстужена морозными ветрами.

Пришлось мне ради того, чтобы всё было понятным и естественным, рассказывать, какое произошло удивительное совпадение. Я смотрел на Старовойта и понимал, что, общаясь таким способом с Существом из Пустоты, я многого не добьюсь — пустота антимира и Старовойтова пустота было не одно и то же. Совпадение адресов моего брата и моего бывшего сослуживца было равносильно чуду, которое, однако, уже через минуту перестало нас удивлять, войдя в разряд мелких сюрпризов дня.

— Как жизнь, как служба? — я понимал, что мой Друг Пустоты пытается сейчас объяснить мне, что напрасно надеюсь я, оставив и позабыв всё то, что открылось мне в моей человеческой жизни, после смерти своей обрести совершенно иное, удивительное существование. Там меня ожидали не более содержательные встречи, чем эта — с человеком, который был мне глубоко безразличен в дни, когда мы вместе служили на одном корабле; а теперь, годы спустя, когда он давно уже шёл путями военного чиновничества, делая карьеру в министерстве, Старовойт стал, разумеется, ничуть не ближе мне.

— Служим помаленьку. А ты, Алёша? Не скучаешь по Северному флоту?

— Скучать некогда, Антоша. У меня объекты на нескольких флотах, не только на Северном. Сижу, считай, на адмиральской должности.

— Ну, какая ты важная птица.

— А ты думал.

Но весь грустный подтекст нашего разговора, с Гостем тьмы был в том, что он старался объяснить мне, что, если и окажусь я, душа из материального мира, в его антиматериальном мире, то всё равно не буду помнить, что когда-то на земле (и на море) был я капитаном третьего ранга Тураевым, который пришёл без предупреждения в гости к капитану второго ранга Старовойту, — а не помня этого, окажусь после переселения души снова тем же капитаном Тураевым, пришедшим в гости к капитану Старовойту… Я увидел в его однокомнатной квартире ту образцовую по нашим временам меблировку, какая должна соответствовать достатку и положению хозяина: югославская наборная стенка, японский телевизор «Сони», финская кухня из белого лакированного дерева. И я спросил у Гостя, который на этот раз был моим хозяином, вернее, спросил у Старовойта, но вопрос мой, в сущности, был обращён к моему другу из антимира:

— Что, Алёша, по-прежнему живёшь один? Не надоело?

— А с кем бы я мог жить? — ответил капитан второго ранга. — Мне нравится пока находиться в компании лишь одного человека. Этим человеком, Антон Степанович, являюсь я сам. Мне пока ещё не надоело быть в обществе самого себя.

— Мой брат, который живёт внизу, под тобою, любит философствовать. Он бы что-нибудь придумал, что сказать. По всякому поводу находит что сказать. А я человек простой, Алёша. И я скажу, что завидую тебе.

— Не жалуюсь на своё положение.

— Грех жаловаться.

— Ну а как у тебя служба идёт?

Я снова понимаю, что хочет сообщить мне через разговор приятелей, морских офицеров, мой Приятель из Тьмы. Тяжёлыми, мощными рычагами действует он, чтобы поддеть мою душу, свалить её долой с привычного насиженного фундамента. Мол, пусть не изображает из себя цитадель здравого смысла, пусть упадёт и расколется на мелкие части, не выдержав собственной тяжести, составленной из вековой скуки благополучного существования, из тревог рьяных чинуш, кабы не потерять место, дающее столь упоительную возможность жить в безделье, из величайшей уверенности, что такая мелкая жизнь намного лучше, чем любая, лучше, чем даже у попа или генерала. Разумеется, мне уже стало ясно, что между вожделениями чиновничьей души и клочком огненной материи, оторвавшейся от Солнца и образовавшей нашу Землю, есть какая-то связь; и намёк Гостя Тьмы, что там, у них, в их абсолютной тьме, чиновники столь же самоуверенны, как и в нашем царстве света, и чувствуют себя почти что наравне с Богом — намёк этот я понял.

И вот, другой раз оглядев великолепные просторы однокомнатной холостяцкой квартиры знакомца своего, я вижу, что она вся от пола до потолка набита картонными папками жёлтого цвета, и кавторанг Старовойт свободно проходит сквозь эти жёлтые папки, хлопоча возле домашнего бара над бутылкою армянского коньяка, появившегося рядом с натюрмортом из фруктовой вазы и тарелочки с нарезанным лимоном, принесённым из кухни. Я не стал выяснять, каким образом хозяин квартиры дышит воздухом, состоящим, очевидно, сплошь из каких-то документов, а напрямик спросил, что в этих папках, спросил, вовсе не надеясь получить вразумительный ответ. Однако я ошибся.

— В этих папочках? — вопросом ответил Старовойт, а через него напрямик высказывался Друг Иного Мира. — Это моё увлечение, хобби. В каждой папке собрано всё, что можно было узнать о личности утонувшего моряка. Я имею доступ в редкие отделы морского архива. Нет, это совершенно не секретно! Не беспокойся. Здесь списки моряков из личного состава военно-морского флота, утонувших в результате кораблекрушения или погибших вместе с потопленным кораблём в морском бою. Конечно, далеко не о каждом утонувшем сохранились какие-нибудь сведения. Так что в некоторых папках лежит всего один анкетный листок с именем — фамилией и датами рождения — смерти. А есть у меня и такая папка, где лежит анкетный лист всего с одним словом: «Пётр». Это военный моряк, утонувший неизвестно по какой причине и найденный жителями финского рыбачьего посёлка. На руке у него было по-русски вытатуировано это имя. Его похоронили в прибрежном лесу Финляндии и поставили деревянное надгробие с надписью по-русски: «Пётр», а дальше по-фински: «Спи спокойно».

— Любопытно, — только и нашёлся я что сказать.

— Тебе хочется знать, наверное, для чего я этим занимаюсь?

— Для чего же?

— Понимаешь, уж слишком благополучным стало моё существование. Настолько благополучным, что с некоторого времени я почувствовал какую-то странную тревогу на душе. Не проходит она, и всё! Как будто кто-то шепчет мне, что это благополучие и есть уже наступившая смерть. Понимаешь? Вот тогда-то я и придумал собирать свою морскую танатотеку, это я так называю свою коллекцию. Мне сразу стало легче… Когда чувство предельного благополучия снова начинает мне мешать жить, я достаю папочки и принимаюсь не спеша читать одно дело за другим…

— И что же, легче становится?

— Всю хандру снимает как рукой.

— Выходит, тебе-то они помогают, — с завистью сказал я.

— Кто помогает?

— Тени, — ответил я без обиняков. — Те самые, которые в нашем мире сводят человека с ума. Тот, кто видит их, считается сумасшедшим.

— Ну, я-то их не вижу, слава богу. Меня сводит с ума, пожалуй, только этот Пётр… Представляешь, Антон, жил когда-то человек, чего-то делал, служил во флоте… А потом в лесу где-то в Финляндии появилась одинокая могила, кто-то ограду ему соорудил, покрасил зелёной краской. И эта надпись: «Пётръ» — с твёрдым ером на конце.

— Что, грустно, Алёша?

— Грустно, Антоша. Давай выпьем.