Человек отменяется - Александр Потемкин Страница 62

Гусятников решил покинуть помещение и направиться в седьмой барак и получить новые впечатления, подтверждающие, что мир вокруг него не стоит и ломаного гроша. В этих постоянных свидетельствах он чрезвычайно нуждался. Итак, он опять занял место в наблюдательном кресле и стал присматриваться и прислушиваться, что происходит в бараке с его холопами.

Георгий Поляковский стоял у окна и размышлял. «Надо уставиться на луну, она сегодня большая. Ведь на нее чаще всего смотрят художники и поэты, — подумал он и тут же принял эффектную позу, обращенную к ночному светилу. — Чтобы привлечь внимание господина Гусятникова необходимо выделиться своей поэтичностью». В какой-то момент он, видимо, понял, что чего-то не хватает, и подпер кулачком подбородок, установив лицо таким образом, что левый профиль смотрелся из гостиной, а правый освещала оранжевая луна. «Красиво стою, — сделал он комплимент себе самому, что случалось нередко. — Когда же кто-нибудь появится? Да и слава богу, что пока никого нет. Мне не хватает дымящейся трубки. Нужно срочно закурить. Тогда вообще все будет бесподобно: в правой руке трубка, с одной стороны мой профиль освещает луна, с другой стороны — слабый свет гостиной. Прядь густых каштановых волос касается огромного лба, я погружен в мысли о текущем моменте русской культуры. Здорово, здорово! Я уже готов, мой новый имидж создан, но пока никого нет. Зайдите, сволочи, взгляните на Поляковского, спросите меня о писателях, о поэтах, о политиках. Я вам такое расскажу, что программе „Культура“ будет завидно! А может, потом они еще пригласят на передачу. Я должен настоять, чтобы этот образ сохранили. Может, получить на него авторское право? Профиль, трубка, окно, луна… Здорово придумал, здорово. Вот дурак, почему не взял с собой фотоаппарат? Можно было бы снимков наделать, а потом в редакции направить. С коротким текстом: дескать, Георгий Поляковский сочиняет новое произведение. Подпись, конечно, не свою ставить, а, например, Наташи Бойко, есть такой авторитетный журналист, или кого другого. Страна должна знать своих авторитетов, а одним из них являюсь я, Поляковский! Зайдет сюда кто-нибудь? Ну, быстрее!»

Наконец в гостиную вошла Оксана Матвеевна Лязгина, дама из Павлодара. Во время интервью она призналась господину Гусятникову, что хочет поставить пьесу о «Римушкине» — по литературному материалу своих коллег. Необходимо, дескать, поручить кому-либо из здешней публики написать повесть или роман, а уж она его обессмертит. Вначале на местной сцене, а потом на центральной, в Москве и Питере. — «Какой у вас замечательный вид, браво, браво! — бросила она, разводя в стороны руки. — Вы напоминаете мне господина Чурасова. Великий был человек. Браво!»

— Кто такой Чурасов? — недовольно скривил физиономию Георгий Павлович.

— Как, Чурасова не знаете? Не может быть! Он был любимцем нашего студенческого строительного отряда. У него тоже была трубка, он засматривался на луну и писал песни. Браво! Браво! Георгий, ты напомнил мою юность. Когда буду ставить спектакль, обязательно помещу героя у окна. И именно в этом антураже. Очень стильно! Ты вылитый Чурасов. Браво! И луна кстати! Мне тоже хочется постоять у окна. Подвинешься? Как романтично!»

«Какой еще Чурасов! безмозглая чертовка. Я больше похожу на… на…нет, не на Чайковского, а на… Бернарда Шоу, да. Да, на Шоу! Шоу!» — вначале осторожно, а потом уже с твердостью сказал себе господин Поляковский. А вслух произнес: — Здесь не так много места… А мне необходимо обдумать статью о русской культуре или даже манифест… Пытаюсь найти общие подходы, концептуальную, так сказать, связь между политикой комсомола и миропониманием современных отечественных предпринимателей касательно поддержки российских талантов. Комсомол мне помогал в творчестве. Помню, ездили мы по всей стране, участвуя в днях культуры. Но в современном обществе я пока не нашел спонсоров. Гусятников совсем не меценат, которого волнует духовное пространство собственной страны, его интересуют пока только деньги. Хочется привлечь богатых граждан Отечества к разным культурным программам. Иван Степанович мне сейчас платит пятьсот долларов в месяц. Разве при таких деньгах можно творить? Вот если бы газетку организовал или журнал купил, а я бы его возглавил… Тогда другой разговор. Польза обществу была бы очевидной. Я сумел бы увеличить творческий потенциал наших современников. Ты сказала Чурасов, а мне многие говорят, что я похож на Бернарда Шоу. И не только внешне, но и мастерством пера!»

— Ха-ха-ха! — расхохоталась Лязгина. — Какой ты Шоу? У него было узкое лицо, а у тебя ряха отъевшегося борова. А перо? Какое у тебя перо? Комсомольский мутант! Не дашь мне постоять у окна, полюбоваться луной, расскажу всем о твоей новой кличке: Комсомольский мутант! Как, а? По-моему, здорово!

— Прекратите, Оксана Матвеевна, что вы себе позволяете? — оскорбленно, воскликнул Поляковский. — Становись рядом, мне не жалко. Но не называй меня так. Я ведь автор известного романа. И не одного! Ты довольно милая дама, но у тебя такой злой язычок, что даже не знаю, как с тобой общаться. Хочешь, сделку предложу?

— Валяй! — согласилась Лязгина.

— Давай начнем друг друга уважительно называть. Будем оценивать себя по заслугам. Я готов всегда обращаться к тебе со словами «талантливая» или даже «суперталантливая» режиссер, а хочешь — «гений сцены», «яркая последовательница Станиславского». Сколько ты спектаклей поставила?

— Да не важно это! — недовольно бросила она.

— Так вот, а ты меня должна называть меня тоже вызвышенно. Например, «золотое перо России!» Или «светлый ум Отечества!» «Гений словесности!» Как, согласна?

— Отодвинься, отодвинься, золотой гений. Согласна, почему нет? Тут и договор никакой не нужен. Мы ведь знаем себе истинную цену. Так зачем ее скрывать? От кого прятать? Мне только сорок пять, так что я успею еще поставить гениальные вещи. Тебе тоже около пятидесяти. И у тебя еще многое впереди. Так что твоя идея мне понравилась: менять будущее на настоящее. Браво! Отлично придумано!

— Как это? — несколько растерялся господин Поляковский.

— Между нами, партнерами, откровенно говоря, и ты и я пока еще полные нули. Но мы уверены, что в будущем станем великими в своей области. Правда, не знаем, в какой. Значит, меняем будущее на настоящее и становимся де факто великими и известными. Мне-то больше известность нужна, чем величие. А тебе что? Как понял, дурило?

— Оксана Матвеевна, что за лексикон? Я-то свою область знаю! Мне и то и другое необходимо! — повысил голос Поляковский.

— Прости, ха-ха-ха, золотое перо России! А может, золотой редактор или золотой министр? Или золотой губернатор, золотой телеведущий? — сотрясала комнату смехом Оксана Матвеевна. — Я-то подозреваю, что ты хочешь быть всем и сразу. А на самом деле мы люди одной профессии! Хорошо, понятно. Больше не буду! Прости! Браво!

— У тебя в Кремле связи есть? — прищурившись, спросил он.

— А что? Какие-то дальние родственники каждый день на работу ездят на Старую площадь.

— А чего ты тогда в «Римушкине» оказалась? Ничего получше не могла себе найти? — вытаращил глаза Поляковский.