Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда - Михаил Трофименков Страница 62

Пеглер черпал информацию и у «прогрессистов», и у Монтгомери, и у Макуильямса, и, наверное, еще у кого-то, суммируя результаты параллельных расследований. Сейчас уже трудно установить, кто первым напал на тот или иной след.

Похоже, все заинтересованные стороны почти одновременно (работало-то на всех одно детективное агентство) раскопали, что Байофф не отбыл приговор 1922 года, а Браун замешан в двух убийствах. Зато Гильдия, кажется, первой нашла весной 1938-го злосчастный чек Шенка.

Найти улики проще, чем пустить их в ход. За два с половиной года, что прошли между телефонным разговором Байоффа и Монтгомери и разоблачениями Пеглера, борцы с мафией обращались во все без исключения компетентные инстанции.

В августе 1938 года прокурор округа Сакраменто Отис Бэбкок, уставший любоваться на праздник коррупции, возбудил расследование в Большом жюри штата. Как это ни смешно, но улики для него собрал тот же Филбрик. В апреле 1939-го жюри, заслушав (так и не обнародованные) показания студийных и профсоюзных боссов, удостоверилось и в подкупе Макаду, и в интересных финансовых отношениях Байоффа и Джозефа Шенка. Макаду вышел сухим из воды, лишь его партнеру, полковнику Уильяму Неблетту, пришлось похоронить надежду на пост губернатора Калифорнии.

Шенк отрицал выплату 95 тысяч, но смутно припомнил, что некую сумму Байоффу то ли одолжил, то ли подарил: нет, все-таки одолжил.

1 июля 1938 года Монтгомери передал министру финансов Генри Моргентау письмо и получил вежливый и невразумительный ответ.

Весной 1939-го Монтгомери (уже покинувший пост президента Гильдии) написал лично Гуверу. Шеф ФБР ответил «дорогому Бобу» прочувствованным письмом.

Диссиденты в апреле 1939-го обратились, что было возможно лишь от отчаяния, к Фиттсу. Тот сочувствовал, ужасался, обещал немедленно заняться делом, но вскоре сообщил прессе, что конфликт диссидентов с МОТР — чистой воды недоразумение.

Министерство юстиции — еще один адресат борцов с мафией — назначило специальным помощником генпрокурора по Голливуду некоего Чарльза Карра. Его выступление перед Большим жюри иначе, как саботажем расследования, назвать трудно, а в октябре 1939-го он публично заявил, что у дела нет никаких перспектив: «Правительство пошло на безнадежную рыбалку».

В его искренности усомнились даже Министерство финансов и ФБР. Всплыла информация, что Карр обязался замять дело в обмен на обещание мафии провести его на пост прокурора Лос-Анджелеса. Прокурором Карр-таки станет в 1943-м и прославится травлей Чарли Чаплина.

Министерство труда просто отказалось заниматься делом.

Кибри обратился в вашингтонский третейский суд по разрешению трудовых конфликтов. На МОТР пал взгляд налоговиков. Не беда: в сентябре 1938-го Нитти приказал Байоффу подать в отставку с компенсацией в размере годовой зарплаты, а Браун пообещал Актерской гильдии прекратить «наезды». МОТР любезно предоставило «прогрессистам» автономию, а в январе 1939-го — даже независимость. Слежка за их вождями и угрозы их семьям, однако, не прекратились: Кибри, как какая-то студийная шишка, а вовсе не потомственный рабочий, обзавелся телохранителем. Браун между тем договорился с магнатами о существенном — на 15–20 процентов — повышении зарплаты «своим» рабочим. Компартия поддержала «прогрессистов», невзначай оказав им медвежью услугу. Под аккомпанемент воплей о «Молотове — Риббентропе» Кибри со товарищи в конце сентября 1939-го с треском проиграли выборы в правление профсоюза. Магнаты поувольняли «прогрессистов». Впрочем, через два месяца некоторых вернули на работу, заставив принести унизительное письменное покаяние.

Тут-то и грянули разоблачения Пеглера.

* * *

Генпрокурор Фрэнк Мерфи доверительно поделился с Моргентау своими тревогами: наметился национальный скандал, надо что-то делать. В начале декабря 1939 года Моргентау сам попросил Монтгомери о встрече.

Между тем Байофф почти помешался. Сначала угрожал убийством Майеру, которого почему-то счел виновником своих треволнений. Затем, не ища обходных путей, заявился в больничную палату, где лежал пластом терзаемый ревматическими болями Сесил Де Милль — не просто один из руководителей Гильдии режиссеров, но «громовержец», отец Голливуда, автор знаменитого афоризма «Им [зрителям] нужны секс, кровь и Библия». Байофф ничего этого не знал, как не знал ни того, что в 1913 году режиссера миновала пуля бандита, нанятого конкурентами, ни того, что недавно Де Милль, умиравший от ревматической лихорадки, буквально вернулся с того света. Байофф объяснил демиургу, что тот ничем не лучше прочих: если Вилли платят все, значит, должны платить и режиссеры, ведь от ДТП никто не застрахован.

С Де Миллем так было нельзя: забыв о боли, он стрелой вылетел из постели.

Знаешь, почему я еще жив? Потому что Бог на моей стороне! Мне сказали, что я никогда не встану на ноги. Но ты видишь: Бог поставил меня на ноги. Ты что, всерьез думаешь, что тебе удастся то, что не удалось никому? Мне безразличен ты со своими ДТП! Ты Богу безразличен! А теперь — убирайся!

В ноябре 1939-го Вилли арестовали и отправили в Чикаго отбывать срок, не отбытый в 1922-м. А, пока тянулись пресловутые полгода, Большое жюри обвинило его и Шенка в уклонении от налогов. Байоффу насчитали таковых то ли на 69, то ли аж на восемьдесят тысяч.

Шенку припомнили лжесвидетельство относительно его расчетов с Байоффом и в апреле 1941-го дали три года за ложь под присягой и налоговое мошенничество. Более того: уроженца Рыбинска Иосифа Михайловича (Хаимовича) Шейнкера поставили перед перспективой депортации. Шенк предпочел заговорить и был помилован президентом. Зато Браун и Байофф получили 30 октября 1941 года на основании показаний Шенка восемь и десять лет соответственно, а также по двадцать тысяч штрафа, став первыми фигурантами дела о вымогательстве, масштабы которого Голливуд открывал постепенно.

Президентом МОТР был тогда же избран — и не расставался со своим креслом 33 года — Ричард Уолш. Голливудским представителем он назначил Роя Брюэра: его роль в истории Голливуда окажется несравимо более зловещей, чем роль Брауна и Байоффа. В мае 1941 года всему чикагскому «высшему свету», в том числе Рикке, Нитти и Чирчелле, наконец предъявили обвинение в вымогательстве у магнатов миллиона.

Пошла цепная реакция. Накануне процесса была жестоко убита любовница Чирчеллы — 34-летняя Эстелл Кейри.

Эффектная маруха, рано дебютировавшая на панели, обаятельная и сметливая, входила в ближний круг Капоне. 2 февраля 1943 года ее нашли в собственной квартире, перевернутой вверх дном и залитой кровью. То ли она отчаянно сопротивлялась убийцам, то ли ее немыслимо пытали, но на теле не было живого места. Уходя, убийцы облили тело подручными горючими жидкостями и подожгли.

Кодекс мафии запрещал поднимать руку на женщин «людей чести». Означало ли это, что убийство — случайность, дело рук психопата, грабителя или ревнивого любовника? Или в связи с голливудским делом сложилась настолько чрезвычайная ситуация, что кодекс пришлось попрать? Знала ли Кейри что-то, что ни в коем случае не должно было стать известно другим? Или таким немыслимым способом подельников Чирчеллы принуждали к молчанию?