Если ты найдешь это письмо? Как я обрела смысл жизни, написав сотни писем незнакомым людям - Ханна Бренчер Страница 61

Когда я говорю тебе, что познакомилась с Кейт, я имею в виду, что я прочла написанные ею слова. Это было так, будто мы с ней сели за высокий столик «Старбакса» у большого стеклянного окна с видом на городские улицы во время обеденного перерыва и отключились от всего остального мира.

Она писала мне, что ее мать умерла в январе того года. Я села за стол и стала на пальцах считать месяцы: январь, февраль, март… Прошло десять месяцев с тех пор, как она лишилась матери. Злоумышленником, преступником, вором – называй как хочешь – был рак легких.

«Это был трудный для меня год, полный слез и ужасных «впервые», – писала она. – Первый Валентинов день без открытки от нее, первая Пасха без дурашливого подарочного набора с зефирными зайками и мармеладными мишками, первое лето без нее…» Она ощутила, как ее мать ушла из этого мира, по пустоте в своем почтовом ящике.

Я хотела предупредить Кейт, что, прежде чем станет лучше, будет еще хуже. Именно так бывает, когда тоскуешь по близкому человеку. Падают листья. Холодает. Мы начинаем узнавать пустоты этой земли, в которых по-прежнему остаются те, кого больше здесь нет. Воспоминания прячутся за балладами Фрэнка Синатры и неспешными рождественскими гимнами. Словно воздух становится холоднее и мы говорим то, что так и не собрались сказать, пока повсюду были солнцезащитные козырьки: Я скучаю по тебе. И жалею, что тебя здесь нет. И почему ты не можешь просто быть здесь? Это несправедливо. Жизнь прекрасна. Но от этого я скучаю по тебе не меньше.

Когда в почту Кейт посыпались открытки со словами сочувствия, она ощутила потребность поблагодарить людей за соболезнования. Это стало бы для нее некой формой финала. Она купила коробку открыток и набор красивых марок, но они так и лежали у нее нетронутые. А потом она купила еще одну коробку. И снова они остались ненадписанными. И тогда она купила еще одну – на этот раз с открытками поменьше. Она сочла, что такой размер будет не так сильно ее пугать. Но все равно открытки оставались девственно чистыми. Наконец однажды, когда она сидела с подругой, которая около десяти лет назад потеряла отца, почти одержимая мыслью о том, что нужно разослать наконец эти открытки, подруга просто сказала «нет». Она сказала Кейт, что той не нужно подписывать ни одной открытки. Люди все понимают. Она не обязана благодарить их за то, что они прислали ей по почте слова «скорблю о твоей утрате». Сейчас нужно просто переживать эту утрату.

Кейт писала, что теперь у нее скопилась не одна коробка открыток, которые утратили свою первоначальную цель. Я хочу отпустить их, писала она мне. И теперь знаю, как это сделать. Она уже начала брать эти открытки, одну за другой, и оставлять любовные письма во всех углах и закоулках Вашингтона – в честь своей матери, которая влюбилась бы в этот проект любовных писем и приняла бы его всей душой.

Читая ее сообщение, я вспоминала стих, на который наткнулась несколькими днями ранее. Это был 126-й псалом. «Сеявшие со слезами будут пожинать с радостью». Обрати внимание, я не так уж часто цитирую стихи. Я могу целый день душить тебя красивыми словами и прилагательными, но стихи – не мой конек. «Ханна вчера прочла мне замечательное стихотворение» – так никогда никто не говорил. И все же я послала этот стих Кейт.

Для меня было нечто удивительно прекрасное в мысли о том, что человек, глубоко погрузив руки и колени в землю, сеет в нее свои сладкие, сверкающие слезы. И в последующей песне радости, которая несется по полям, чтобы отыскать его. Эта строчка била меня наповал. У меня вошло в привычку не искать красот в Библии. После многих лет, когда я видела в ней книгу правил, я перестала верить, что в ней есть нечто, способное меня изумить.

Сеять со слезами, – писала я. – Кейт, я думаю, именно это ты будешь делать, когда начнешь писать любовные письма. Ты будешь сеять со слезами. Могу только догадываться, как это больно, когда у тебя больше нет матери… Но ты сей семена в свою скорбь и дари их другим, которые тоже в них нуждаются.

Я кликнула по кнопке «отправить».

Если бы ты, читатель, смотрел на это со стороны, то увидел бы меня сидящей в кабинке рядом с кактусом, который подарил мне один из коллег. Он знал, что я не способна поддерживать жизнь ни в чем менее неприхотливом (и хотя убить кактус почти невозможно, я понимала, что он уже все равно мертв). Минуты, последовавшие за отсылкой этого письма, были ничем не выдающимися. И все же я не могла пошевелиться. Я сидела, изумленная до крайней степени, и ждала, пока с моих рук сойдут мурашки. Я и представить себе не могла, что моя маленькая идея – разбрасывать любовные письма – могла так много для кого-то значить.

Что-то внутри меня изменилось. Я это чувствовала. Это был некий поворотный момент. Я перевела взгляд на руки, уже зная, какие они маленькие. Я рассмеялась. Это был сердечный, низкий грудной смех, который шокировал меня, когда родился во мне. Я была так счастлива! А потом, когда смех прекратился, я просто продолжала смотреть на свои руки, пока не прошептала, так тихо, что услышать могли лишь я да мертвый кактус:

– Это выше моего понимания. Это намного выше моего понимания.

* * *

Месяц спустя я стояла в раздевалке фитнес-клуба нашего городка. Было пять часов утра. Луна еще не побледнела. Я воткнула наушники в телефон, готовясь начать тренировку, и заметила, что на Фейсбуке меня дожидается сообщение. Оно было от девушки по имени Лорен из моего городка. Мы с Лорен знали друг друга по старшей школе. Как и в большинстве моих местных знакомств, Нейт был нашей связующей нитью. Узнает он это когда-нибудь или нет, он по-прежнему связывает нас в свое отсутствие крепче, чем большинству людей удается сделать своим присутствием.

Лорен – как и многие молодые люди в нашем дружеском кругу – приобрела зависимость от наркотиков, когда все мы разъехались по колледжам. Казалось, это секрет, который мы все храним, то, о чем мы никогда не говорим, – как наркотики ворвались в наш небольшой круг, распространяя вокруг себя запустение. Многие из прекрасных юношей и девушек надолго лишились блеска в глазах. Было так странно наблюдать, как друзья подсаживаются, один за другим. Странно сознавать, что таблетки имеют хождение в наших кругах. Странно думать, что некоторым людям хотелось отупения, и теперь у нас всех была возможность выбора – насколько бесчувственными, пьяными или обкуренными мы хотим быть. Словно друзья, которых ты любишь, становятся на твоих глазах другими, незнакомыми людьми. Словно человек находится совсем рядом с тобой – но никак не получит письмо, в котором написано: «Я скучаю по тебе. Я скучаю по тому, каким ты был до того, как начался этот разгул. Ты был замечательным. Ты для меня по-прежнему замечательный. Ничто никогда не изменит того, что мне нужно от тебя. Пожалуйста, поскорее возвращайся домой».

Из сообщения в Фейсбуке я узнала, что Лорен была в Делрэй Бич, штат Флорида, в реабилитационном центре, как она выразилась, рядом с «другими побитыми жизнью женщинами, которые могли бы, но не смогли».

Она писала мне, что старается и вовремя приходит на встречи. Она держала телефон в сумке, чтобы не выпасть из жизни. Мне казалось, что она сидит рядом со мной и наши плечи соприкасаются. Я так и видела, как она роняет голову на руки, рассказывая, что жила с непреодолимым чувством вины за то, что не была на похоронах Нейта, поскольку не могла прекратить попытки покончить с собой с помощью иглы и ложки. Ее врагом была она сама. Она не могла перестать сражаться с собой. Она писала, что в этот праздничный сезон за двумя обеденными столами будут пустовать места. Две семьи будут скорбеть, сидя между индейкой и клюквенным соусом. Семья Нейта – потому что его избрал Бог. И ее семья – потому что она отказалась избрать Бога.