Океан. Черные крылья печали - Филип Жисе Страница 61

– Из-за молнии у него отказали двигатели и… и он упал в Атлантический океан. Точнее, – поспешил сказать Леопольдо, заметив, как изменилось лицо женщины, – пилотам удалось сесть на воду. Многие пассажиры спаслись. Прежде чем самолет затонул, на воду успели спустить пять спасательных плотов и одну лодку…

– Скажи мне, Леопольдо, что случилось с Ангеликой, – перебила его синьора Моретти. – Что случилось с моей девочкой?

– Я… я не знаю, синьора Моретти. Я не знаю, что с Ангеликой. Спасатели нашли пять спасательных плотов, но среди их пассажиров Ангелики не оказалось.

– Где она, Леопольдо?! Где моя девочка?! – сердце Леопольдо сжалось от боли, когда он увидел, как синьора Моретти заломила руки и обратила взгляд к потолку. Из глаз ее водопадом хлынули слеза.

– Я… я не знаю, синьора Моретти, – повторил Леопольдо. – Честно, не знаю, но все готов отдать, чтобы узнать это.

– Девочка моя! – закричала женщина, уронила голову на колени и зарыдала.

Леопольдо растерялся, захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Неважно где, лишь бы не видеть, как от рыданий содрогаются плечи матери Ангелики. Вытер тыльной стороной ладони слезы с глаз. Именно этого он и боялся. Как будто присутствовал на экзекуции. Нет. Как будто он и был экзекутором и каждым новым словом будто вгонял тупой нож в сердце этой бедной женщины.

– Синьора Моретти, Ангелика жива, – сказал он, но тут же поправился, сообразив, что его слова ничем не подкреплены, – должна быть жива. Нашли только пять спасательных плотов, но есть еще одна лодка.

Леопольдо не сказал, что не всем пассажирам самолета посчастливилось оказаться на спасательных плотах. Многие пассажиры были еще живы, когда самолет ушел под воду. Он сам слышал, как один из выживших пассажиров самолета рассказывал об этом журналистам. Рассказывал, что многие из пассажиров были ранены, другие находились без сознания. Леопольдо не хотел верить, что Ангелика осталась на борту самолета в тот момент, когда он ушел под воду. Слишком это было жестоко, слишком больно осознавать, но еще больнее – терять надежду. Если представить, как бы это ни было трудно, что Ангелика осталась в самолете, тогда можно было попрощаться с надеждой, что когда-нибудь они встретятся вновь. Нет. Леопольдо не мог убить надежду, но, главное, не хотел. Лучше питать иллюзии и надежды, чем принять смерть того, кого любишь, и без кого не представляешь своего будущего.

Умолчал Леопольдо и о том, что если каким-то чудом Ангелике все же удалось оказаться в той, единственной, спасательной лодке, шансы на спасение у нее не такие уж и большие, если учесть, что поиски этой самой лодки вряд ли будут продолжены. Нет. Леопольдо так и не решился это сказать синьоре Моретти, не хотел причинять еще большую боль ее любящему материнскому сердцу. Достаточно и той боли, что уже успела смертоносной змеей поразить ее сердце.

Леопольдо поднялся на ноги, в нерешительности потоптался на месте, пересек комнату и приблизился к окну, выглянул на улицу, пробежался взглядом по цветочным горшкам на террасе соседнего дома, по голубям, спрятавшимся под козырьком крыши от мелкого летнего дождя (удивительно, когда он вышел из дома никаким дождем даже не пахло), по серым, набухшим от воды тучам. Отвернулся от окна и направился прочь из залы. Проходя рядом с матерью Ангелики, хотел было сказать что-нибудь утешительное, да только слов не было.

Леопольдо вышел из залы, прошел по коридору и оказался на кухне. Набрал в стакан воды из графина на кухонном столе и двинул назад.

– Вот. Выпейте, – Леопольдо опустился на диван возле синьоры Моретти, положил руку ей на спину, второй предложил стакан с водой.

Женщина подняла голову, взяла дрожащей рукой стакан и сделала глоток.

– Девочка моя, как же я буду жить без тебя, – простонала она и снова разрыдалась.

Леопольдо поспешил забрать стакан из ее руки, поставил его на журнальный столик. Сам же провел в утешительном жесте рукой по спине женщины, соображая, чем еще он может ей помочь. Кроме стакана с водой в голову ничего больше не приходило.

Внезапно Леопольдо услышал, как в замочной скважине входной двери клацнул ключ. Услышала это и синьора Моретти, так как оторвала голову от коленей, вытерла рукавом халата слезы и устремила взгляд в сторону выхода из залы. В комнате поселилась тишина, то и дело прерываемая тихим шелестом дождя на улице.

Входная дверь скрипнула. Синьора Моретти встала и прошла в прихожую. Леопольдо последовал за ней. В прихожей они увидели Антонио Моретти.

– Здравствуйте, синьор Моретти, – поздоровался Леопольдо с отцом Ангелики, протянул руку.

– Привет, Леопольдо, – синьор Моретти пожал руку Леопольдо, затем провел рукой по мокрым волосам, взглянул на мокрую ладонь. – Чертов дождь. Все испортил.

– Антонио, ты почему так рано? – спросила синьора Моретти мужа.

– Света, а ты посмотри на улицу. На улице дождь льет, да такой сильный, будто небо прохудилось. Что за погода? Так все хорошо начиналось и так все плохо закончилось, – сказал синьор Моретти, но тут заметил слезы на глазах жены и встревожился. – Дорогая, что случилось? Ты почему плачешь?

– Я пойду, синьора Моретти, – поспешил сказать Леопольдо, но тут же добавил. – Если вы не против.

– Ты даже ничего не поел.

– Спасибо, но я не голоден.

– Тогда, конечно, милый, иди. Сообщи мне, если узнаешь что-нибудь новое.

– Обязательно, синьора Моретти. Как узнаю, сразу позвоню. Леопольдо обулся, попрощался и вышел из квартиры.

Несколько часов спустя Леопольдо сидел в пиццерии на Виа Джованни Баттиста Кассинис и смотрел, как за окном стучит по асфальту дождь, как дождевые капли шлепают по озерцам луж, взрываются маленькими бомбочками, пускают круги по воде. Время от времени взгляд устремлялся к серому как волчья шкура небу, шнырял среди упитанных как овечки туч, раненной птицей падал вниз, чтобы через мгновение снова взлететь вверх, туда, где время от времени сверкали молнии, и гремел гром.

На душе было тоскливо, если не сказать больше. Мир обрушился, и теперь, куда ни глянь, одни руины высятся, а над ними с противным карканьем носятся во́роны, будто похоронные песни поют. Серость асфальта под ногами, серость неба над головой, серость души. С таким набором оставалось или броситься под машину или с крыши ближайшего здания, желательно высокого, чтобы уж наверняка было.

Леопольдо мысленно перенесся в прошлое. В который раз. Последние полчаса он только то и делал, что тревожил воспоминания. Ангелика не выходила из головы. Да и сердце не спешила покидать. Но он и не хотел этого. Хотел только, чтобы боль не была такой острой. За последние дни он устал ее чувствовать. Хотел бы отдохнуть от нее, хотя бы чуть, да только у боли, казалось, на него были свои планы. Как и у прошлого. Только вот будущее было к нему безразлично, не тревожило его ни мечтами, ни планами. Может, из-за того, что будущего у него больше не было. Умерло окончательно, стоило ему узнать о прекращении поисков спасательной лодки. Было бы лучше, если бы он не включал телевизор. Жить в неведении, но с надеждой все же легче, чем жить в неведении, но без надежды. Казалось бы, да только боль не обращает внимания на надежду. Она вообще ни на что не обращает внимания. Эгоистична по своей сути, жестока и слишком требовательна к человеческому сердцу, особенно к сердцу, в котором поселилась любовь.