Размышления о чудовищах - Фелипе Бенитес Рейес Страница 61

(— Кто такая Девочка?)

Девочку я видел иногда и раньше, до ее внезапного превращения в животное с накрашенными глазами и шевелюрой цвета свернувшейся крови. Я видел, как она входила в дом и выходила оттуда со своими родителями, с подругами, с игрушками, жительница царства принцесс и гномов, помещающихся в картонную коробку, незначительная, скорая, неоконченная. Но время, торопливый гончар, тайно работало над телом Девочки, над ее трепещущими железами, над подвижным лабиринтом ее клеток, над бездонными кругами ее радужной оболочки, моделировал линию ее спины, ее неожиданно появившиеся груди, обив кашемиром ее плотный пах, — трансформация без боли, приглушенная трансформация, белковый организм, преображающийся каждую ночь, каждое утро удивляющийся сам себе, мелодичным переменам своей изменившейся телесной музыки, своему колдовскому и явному преображению: тело, проросшее из другого тела. (Девочка…)

Увидев меня, она остановилась, потому что никто не готов к тому, чтоб встречать рассвет с волшебником Мерлином. Она испустила какое-то бурчание, похожее на приветствие. Я открыл перед ней дверь лифта, она снова испустила бурчание в знак благодарности, вошла, вошел и я, она нажала на кнопку пятого этажа. Она стала искать ключи в своей беспорядочной сумке, ящике фокусника, полном разных мелочей: зажигалка, заколка, пачка жвачки. На уровне третьего этажа она посмотрела на меня, я посмотрел на нее, она увидела мои зрачки, все еще расширенные, я увидел ее, все еще расширенные. Мы узнали друг друга, как члены колесного братства: нимфа, не тронутая ощущением смерти, и потрепанный кентавр, по возвращении в общую пещеру на полигоне Уча после посещения грота химических чар, возбужденные изгнанники из летучего подземного мира, я с грузом прошлого и совести на плечах, она — порхающая в своем преходящем бессмертии, в своей стране остановившихся часов.

(И пятый этаж.) (И прощание без прощания: быстрый силуэт, бегущий от света, сторонящийся дня.) (Эфемерная однодневка…)

(— Эфемерная однодневка?)

(Да, однодневка: что-то вроде стрекозы, живущей всего несколько часов.)

Войдя в свою квартиру, я рухнул в одежде на кровать и увидел в темноте колеблющиеся порывы света, а потом — черное пятно, сотканное из перемежающихся черных точек. Несколькими метрами ниже Девочка, наверно, раздевается: развязывает узел на шнурках своих ботинок с ультрагалактическим рисунком, снимая кулоны с эзотерическими символами, свое зачаточное белье, зараженное контактом с шелком кожи… И я думал о Девочке, и думал одновременно о вавилонской дьяволице из «Оксиса», и около двух часов ночи единый, мощный образ, безобразное и совершенное животное, сюрреалистический бицефал, мысленное представление, удвоенное желанием, говорило мне на ухо:

— Если в результате какого-нибудь исключительного заговора чудес, если в результате какой-нибудь чудесной цепочки заговоров или если в результате какого-нибудь исключительного преображения ирреальностей этот волчонок с еще не оформившейся душой скажет тебе однажды в лифте: «Пойдем со мной», — что ты сделаешь, философ-наркоман? А если золотая демонша?…

(Желание: призрачное чувство…)

— Спит ли уже Девочка, — рассуждал я, — погрузившись в гипнотический поток, где плавают цветные рыбки и хищные тритоны? Не дает ли ей заснуть метиленэдиоксиметанфетамин, как это происходит со мной, который думает о ней, как кот о рыбной лавке, находящейся на первом этаже здания, когда выглядывает на балкон, и до него доносится головокружительный запах еще трепещущей рыбы, уже завернутой в саван из колотого льда, в ледяной саван для молчаливых существ, — и кот мяукает, драматически мяукает этот чертов жаждущий кот, и его мяуканье превращается в наглую мольбу, до тех пор пока он не устанет мяукать и не удовлетворится сухим кормом с запахом говядины? (Недоступное и так далее.) (Потому что так думал я о ней — как кот.) А как выглядит спальня дьяволицы из «Оксиса»? (Там подряд ею овладевают, среди облаков серы, в колдовском ритуале, штук двадцать дьяволов с алыми пенисами?)

В общем, я встал, свернул папироску, включил приемник и начал передавать в эфир, марионетка своей болтовни, марионетка чревовещательства, чревовещатель самого себя, без сценария, — что выйдет, то выйдет, — в восемь двадцать ледяного воскресенья. Несомненно, никто меня не слушал, но мне нужно было высказаться:

— Сегодня хороший день для того, чтоб умереть. Солнце светит, но все ледяное. Это утро похоже на смерть. Воздух такой холодный, словно плиты операционной, в которой кто-то только что преставился, перепутав смерть с обмороком, с внезапной слабостью, с ватной рукой. Сегодня потрясающий день для того, чтоб умереть. Сегодня подходящий день для этого. Потому что мы всегда умираем поздно. Мы всегда перерасходуем регламентированное время, даже когда умираем, еще не родившись, потому что не знаем, что делать с этим трансцендентальным дождевым червем, которого носим в голове.

Друзья «Корзины с отрезанными ушами», как странен мир: умирают слоны, умирают киты и молчаливые крокодилы, умираем все мы в день, когда меньше всего этого ждем, но вирусы, бактерии и раковые клетки могут быть бессмертными. Загляните в любую энциклопедию, если не верите мне. И скажу вам больше: если в лабораторной культуре смешать раковые клетки и нормальные клетки, нормальные клетки могут переродиться в раковые, и таким образом они достигнут полного бессмертия, владения бесконечным временем: легенда о продаже души дьяволу, но в клеточной версии, понимаете?

Да, сегодня чудесный день для того, чтоб умереть. Потому что удобно умирать, когда твои мысли — это уже змея, заключенная в стеклянном пузырьке…

И тут зазвонил телефон.

Кому может взбрести в голову позвонить кому-нибудь домой в воскресенье, в половине девятого утра, если оставили этого кого-то несколькими часами раньше на дискотеке в костюме Мерлина? Разумеется, Марии.

— Я не могу сомкнуть глаз. Я отпустила всех собак. Мне необходимо было сказать, что я счастлива и хочу видеть тебя.

(MDMA, со своей горячей силой, прямо в сердце…) Это была не лучшая моя минута, но я предложил ей прийти ко мне домой, потому что мысль о том, что я должен ехать в этот Аушвиц для собак, нравилась мне столь же, сколь возможность самому родиться собакой.

— Где ты живешь?

И она сказала мне, что немедленно выходит.

Я отключил приемник, немного поправил постель, вытряхнул пепельницы и принял душ, все это на бегу. Мое воображение продолжало колебаться между дьяволицей и Девочкой, но с сексом происходит то же, что с охотой, ведь секс — это разновидность охоты, обычно бескровная: тигр-ветеран знает, что не может преследовать молодую газель и удовлетворяется тем, что пожирает газель больную или раненую. (И ему даже вкусно.)

Мария не стерла звезду с левого глаза.

— Да, ну и что же еще? — спросите меня вы.

Мало что: каждый из нас самостоятельно разделся, стоя спиной к другому, без театральных представлений, и мы быстро залезли в постель, словно бюрократы желания, не ожидая больших телесных приключений, по крайней мере я, со своей стороны. Белье было, как снег, хотя все же не такое холодное, как задница Марии. Она попросила меня обнять ее и быть с ней нежным.