Другая жизнь - Лайонел Шрайвер Страница 61

Неожиданно Глинис попросила его не обращаться с ней как с фарфоровой чашкой. Однако она все равно казалась ему хрупкой, а из-за алимты сосуды стали более ломкими, часто появлялись синяки, поэтому, когда он исполнял все ее желания, следующим утром она просыпалась с темными следами от пальцев по всему телу.

Ему было приятно любить ее нежно. Но как бы его ни привлекала близость двух тел, физическое наслаждение они испытывали по-разному – особые желания, связанные с линией и формой, с цветом и запахом. Это не было обусловлено ее суховатым чувством юмора, хитростью, обманчивой жесткостью. Не имело отношения к ее упрямству, неистовой страсти к саморазрушению, ее необъяснимой связи с металлом, как и к ее таланту художника. Его волновала только форма ее ног, тонкая талия, маленькая крепкая попка. Ее скрытое в темной поросли влагалище. Годами он мучился страхами неминуемо надвигающейся старости, наступление которой в ее теперешнем положении казалось настоящей роскошью. С января он страдал, узнав о ее болезни. Он не потерял интереса к жене и привык желать ее, даже если все, что им осталось, – спокойная любовь, созерцательная, без любви физической, животной, без которой он чувствовал бы себя обделенным и сама любовь была бы неполноценной, уже не столь безупречной и возвышенной, лишенной азарта и очарования. Он не хотел потерять к ней интерес. Не так просто признать, что он двадцать шесть лет любил не только саму женщину. Он любил ее тело.

Как и дом, приснившийся ему в ночь перед ее операцией, ее тело было крепким. Так же как приятно ощущать под ногами добротно уложенные доски пола в любимом доме, с удовольствием пройтись по ним взад-вперед, так и ему было радостно прикасаться к ее телу. Ему всегда нравились ее выступающие кости, но сейчас тело было слишком худым, кожа провисала и напоминала деформировавшийся со временем дешевый ковер, и он явственно чувствовал не только каждую доску, но и шляпки гвоздей, которыми они были прибиты. В последние дни он видел тело, лишь в общих чертах напоминающее прежнее, – только дотронувшись до него, нежно погладив, можно было понять, что рядом с ним женщина, которую он любил более четверти века. Он поежился. Ему не хотелось видеть Глинис непривлекательной, и он извлекал из глубин памяти ее более привычный образ, наслаждался им, разглядывал, как наброски архитектора на листе, где все комнаты – просто линии на бумаге.

– Ты уверена, что готова? – прошептал он.

В ответ она протянула руку туда, где его реакция выражалась особенно четко, – к смущенно поникшей плоти. Но у кузнеца сильные руки, и движения ее пальцев еще раз напомнили ему, что она все еще живой человек. Он не сторонился ее тела, не боялся осквернить, совершить что-то непристойное. Ее сильные, уверенные движения вернули его к жизни, позволили испытать то, что в последние время отошло на задний план, сменилось более важным картофельным пюре, флисовым пледом, морсом с добавлением клюквенного ликера, печальными поездками в клинику на химию. Мужчины никогда не перестают думать о сексе, но он уже не думал, а сейчас вспомнил так внезапно, даже, казалось, болезненно.

Он волновался, сможет ли сейчас лечь сверху, хотя раньше ей всегда нравилось ощущать на себе тяжесть его тела; не решившись причинить ей боль, он оперся на локти. Потянувшись к тумбочке у кровати, взял тюбик со смазкой, открутил колпачок и выдавил немного геля на палец. Когда он впервые прибег к этой маленькой уловке, она была обижена тем, что он считает ее желание недостаточным. Однако он настоял, что ее тело необходимо подготовить к активным действиям, и это вовсе не означает, что он сомневается в ее желании. Однако, когда его рука скользнула в углубление между бедрами, он не ощутил желаемой влаги; только гель из тюбика позволил ему воспринимать ее как женщину, желавшую мужчину.

Им все удалось. Он целовал ее, ощущая металлический привкус, будто посасывал монету, а она из человека, имеющего связь с металлом, постепенно изнутри превращалась в металл. Он взглянул ей в глаза, потускневшие, но все еще напоминающие прежние. Зрачки сузились, она казалась испуганной. В них он разглядел не желание, а желание испытать желание. Опустив взгляд, он смутился от вида дряблого тела. Она положила ладони ему на грудь, чуть впившись ногтями в кожу. Он вошел в нее осторожно и медленно, что она всегда так ненавидела. Она сжала руками его ягодицы и рванула на себя.

Он позволил себе забыться. Позволил себе трахнуть ее так, как она любила, глубоко и жестко, на грани с насилием. На пике наслаждения он утешал себя мыслью о том, что это вливание необходимо для ее выздоровления, что это не отравление организма, а инъекция жизни. Яд стоил дороже, сорок тысяч долларов. Эликсир же был бесплатным.

Так должно быть. Прежде чем освободиться из его объятий, Глинис спросила, отчетливо произнеся каждое слово:

– Итак, у тебя еще достаточно осталось?

Шеп почувствовал, как лицо пылает. Он погладил ее по голове (в руках осталось несколько волосков), понимая, о чем она. Как обидно, что после стольких лет жена так хорошо тебя знает. Она могла с точностью угадать, о чем он сейчас думает, даже если он запрещал себе думать об этом, скрывал мысли от себя самого. Достаточно чего? Разумеется, денег. Только денег. Боже, о чем еще мог беспокоиться урожденный Накер?

Никогда не должен забывать производить своевременные подсчеты, как сегодня вечером, что и делало его грешником и эгоистом, это была та правда о нем самом, с которой он вынужден жить. Последующая жизнь для одного будет стоить вполовину меньше, чем для двоих. У него будут средства лично для него, но только в случае, если Глинис умрет достаточно скоро.