Год смерти Рикардо Рейса - Жозе Сарамаго Страница 61

Но все это — горести и скорби частного лица, а в целокупнойобщности, именуемой «Португалия», счастья — в избытке. Сейчас вот отмечаютсядве памятные даты: во-первых, празднуем восьмую годовщину со дня пришествияпрофессора Антонио де Оливейры Салазара в политику — срок изрядный, а кажется,что только вчера это было, как время-то летит — ради спасения его и нашейотчизны, ради того, чтобы, как пишут газеты, восстановить ее и внедрить в нееновую доктрину, веру и доверие, воодушевление и способность с надеждой глядетьв будущее, а вторая дата также имеет отношение к господину профессору, нотолько еще радостней первой, ибо исполняется ему завтра сорок семь лет — онродился в один год с Гитлером, в тот же месяц, да и дни появления на свет двухкрупнейших лидеров отстоят друг от друга недалеко, вот ведь какие случаютсясовпадения. И по этому случаю состоится Национальный Праздник Труда, тысячитрудящихся выйдут на парад в Барселосе, все как один вскидывая руку вдревнеримском салюте, оставшемся у них с тех времен, когда город Брага звалсяна звонкой латыни Бракара Аугуста, и выедет сотня разукрашенных грузовиков, вкузовах которых представлены будут сцены из крестьянской жизни — вот виноградсобирают, вот его давят и выжимают, вот идет прополка, а вот молотьба, вотгончар выделывает глиняных петушков и свистульки, вот едет кружевница скоклюшками, а вот рыбак с неводом и парусом, вот мельник с осликом и мешкоммуки, вот пряха с веретеном, это, стало быть, десять грузовиков, а за ними —еще девяносто, большие усилия прилагает португальский народ, дабыпродемонстрировать свое добронравие и трудолюбие, но за это не оставят его безнаграды и развлечения, потешат его симфоническими оркестрами, иллюминацией,котловым довольствием, битвой цветов, фейерверками, раздачей еды и денег,нескончаемым празднеством. Ну, и перед лицом такого всенародного ликования мыне только можем, но и должны заявить, что празднование Первого Мая повсюдуутратило свой прежний классический смысл, и мы не виноваты, что в Мадридеотмечают его под пение «Интернационала» и крики «Да здравствует революция!», внашем отечестве подобные излишества позволены быть не могут, и пусть испанцы,обретя приют в нашем оазисе мира и спокойствия, пятидесятитысячным хоромгаркнут: А Dios gracias! А вот у разных прочих французов дела совсем неважные:на выборах победили тамошние левые, и социалист Блюм сообщил о готовностисформировать правительство Народного Фронта. Царственное чело Европызаволакивают тучи, возвещая грозу, которая, не довольствуясь уже опененнымибоками бешеного испанского быка, погромыхивает и в победном крике французскогоШантеклера, но все же вслушаемся повнимательней в слова маршала Петэна, а он,несмотря на свой почтенный возраст — восемьдесят зим за плечами, — выражаетсяясно: По моему разумению, заявил бодрый старец, все интернациональное — мерзко,все национальное — плодотворно и полезно, и согласимся, что человек, таквыражающийся, не может дать дуба, не оставив по себе иной и более значительнойпамяти.

Война в Эфиопии окончена. Так заявил с балкона своего дворцаМуссолини: Сообщаю народу Италии и всего мира, что война окончена, и в ответэтому могучему голосу огромные толпы в Риме, в Милане, в Неаполе, во всейИталии отозвались тысячеустым: Дуче! — крестьяне бросили поля, рабочие —заводы, в упоении патриотизма танцуя и распевая на улицах, стало быть, верносказал Бенито, стало быть, и впрямь жива имперская душа Италии, и вподтверждение этого восстают из исторических гробниц великие тени Августа,Тиберия, Калигулы, Нерона, Веспасиана, Нервы, Септимия Севера, Домициана,Каракалы и tutti quanti [50], после долгих веков ожидания и упования вновьобретя свое прежнее достоинство, становятся строем, окружают почетным карауломвнушительнейшую фигуру своего преемника, горделивую стать Виктора-ЭммануилаIII, провозглашенного на всех языках и всеми буквами императором ИтальянскойЗападной Африки, а Уинстон Черчилль тем временем его благословляет: Притеперешнем положении дел сохранение или усиление санкций против Италии способнопривести к отвратительной войне, не сулящей ни малейшей выгоды эфиопскомународу. Вот и слава Богу, гора с плеч. Ну, будет война, но не отвратительнаяже, как не была отвратительной война против абиссинцев.

Аддис-Абеба — о, лингвистические красоты! о, поэтическиенароды! — означает в переводе Свежий Цветок. И эта самая Аддис-Абеба лежит вразвалинах, улицы завалены трупами, разбойники врываются в дома, насилуют играбят, режут женщин и детей, а на город тем временем надвигаются войскамаршала Бадольо. Негус бежал во Французское Сомали, оттуда на британскомкрейсере — в Палестину и на днях, в конце месяца, обратился к торжественномуаэропагу Лиги Наций с вопросом: Что мне сказать моему народу? — но ответа недождался, зато был освистан присутствующими в зале итальянскими журналистами,будем терпимы, известно ведь, что пыл патриотизма застит глаза и затемняетрассудок, и пусть первым бросит камень тот, кто никогда не впадал в подобныеискушения. Аддис-Абеба объята пламенем, улицы завалены трупами, разбойникиврываются в дома, насилуют и грабят, режут женщин и детей, а на город темвременем надвигаются войска маршала Бадольо. Муссолини возвестил: Этокрупнейшее событие решает судьбу Эфиопии, а мудрый Маркони предостерег: Те, ктопытается отторгнуть Италию, впадают в опаснейшее из безумий, а Идеи намекнул:Обстоятельства побуждают нас пойти на отмену санкций, а «Манчестер Гардиан»,орган британского правительства, подтверждает: Есть целый ряд причин, покоторым колонии должны быть переданы Германии, а Геббельс решает: Лига Наций —хорошо, а эскадрилья бомбардировщиков — еще лучше. Аддис-Абеба объята пламенем,улицы завалены трупами, разбойники врываются в дома, насилуют и грабят, режутженщин и детей, а на город тем временем надвигаются войска маршала Бадольо,Аддис-Абеба объята пламенем, горят дома, разрушены святыни, разграблены дворцы,несется стон по стогнам городским, и в лужах крови лежат убитые младенцы. Нотень набегает на отчужденно-смутное чело Рикардо Рейса: откуда это все и далеколи заведет? ведь газета известила меня всего лишь о том, что Аддис-Абеба объятапламенем, что разбойники грабят, режут, насилуют, а на город тем временемнадвигаются войска маршала Бадольо, и ни слова не говорит «Диарио де Нотисиас»о младенцах, воздетых на копья, и что на улицах горящих враг, овладевшийгородом, бесчестил жен и дев невинных, равно как ни из чего не следует, что вАддис-Абебе в этот страшный час два шахматиста играли в шахматы.

Рикардо Рейс взял с прикроватного столика «Бога лабиринта»,да, это здесь, на первой странице: Тело, обнаруженное первым игроком, лежало,раскинув руки, на клетках королевских пешек и на двух следующих, ближе кпозициям противника, левая рука — на белой клетке, правая — на черной,' и нигдебольше в этой книге, ни на одной из прочитанных им страниц мертвых тел большене попадалось, из чего можно заключить, что войска маршала Бадольо проходили нездесь. И положив «Бога лабиринта» туда, откуда взял, Рикардо Рейс сознаетнаконец, что же он ищет, и открывает ящик письменного стола, принадлежавшегонекогда члену Кассационного Суда, ящик, где в былые времена лежали от рукинаписанные комментарии к Гражданскому Кодексу, и достает оттуда папку со своимиодами, с тайными стихами, о которых он никогда не говорил Марсенде, срукописными листками — тоже ведь в своем роде комментарии, ибо все на свете —комментарии — и которые однажды обнаружит Лидия, когда время изменитсянепоправимо, и утрата будет невосполнимой. Вот они замелькали перед глазами:Сплети мне венок из роз, Великий Пан не умер, С неба скрылась упряжка Феба, авот и уже известное нам приглашение: Лидия, сядем рядом, будем следить затеченьем, это сочинено было в жаркий месяц июнь, и война была не за горами,Ничего в руках не держи, Мудр поистине тот, кто доволен театром жизни. Новые иновые листки летят, словно прожитые дни, покоится море, стонут ветры, всему всвой срок придет свой срок, достаточно лишь упорства послюненного пальца, ах,вот наконец и оно: Я помню повесть древнюю, как некогда война сжигала Персию,вот она, эта страница, эта и никакая другая, вот она, шахматная доска, а мы —игроки, я — Рикардо Рейс, ты — читатель мой, горят дома, разрушены святыни, но,если выточенный из слоновой кости король оказался под ударом, какое значениеимеют плоть и кости сестер, матерей, детей, если наша плоть и кость обратилисьв скалистую глыбу, превратились в шахматиста и в шахматы. Аддис-Абеба впереводе значит Свежий Цветок, все прочее уже было сказано. Рикардо Рейс прячетстихи в ящик, запирает на ключ, пусть падут во прах города, пусть страдаютнароды, пусть иссякает свобода и пресекается жизнь, мы притворимся персами изтой давней истории или — если примемся насвистывать — итальянцами, помнитеабиссинского негуса в Лиге Наций? — или португальцами, если начнем тихонько, втон легкому ветерку, напевать, выйдя из дому, чтобы сказала соседка с третьегоэтажа: Доктор нынче в духе, а соседка с первого добавила: Отчего ж емугрустить, чего-чего, а больных всегда в избытке, каждый выносит свое суждениенасчет того, что ему кажется, а не относительно того, что известно на самомделе, на самом же деле неизвестно ровно ничего, просто доктор со второго этажаразговаривает сам с собой.