Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа - Иоан Поппа Страница 60

Иногда, как это происходит сейчас, мы работаем ночью и поднимаемся на стройку в десять вечера. При свете звезд колонна солдат продвигается к высотным отметкам знакомой дорогой.

Ночная работа продиктована тем, что заливка бетона в арматуру подземных бункеров или опорных столбов не может быть прервана по техническим причинам. За стенами лагеря молчаливо простирается город с его огнями. Он рядом, но для нас он кажется таким же далеким, как Вега со своим созвездием. На его сверкающем фоне высятся черные силуэты конвойных вышек, где двигаются, тоже черные, силуэты вооруженных солдат.

Команды звучат приглушенно, лейтенанты шагают в темноте рядом с отрядами и освещают время от времени фонариком неровную, полную ям или грязных луж дорогу, по которой мы поднимаемся на Холм плача. Слышатся голоса в ночи, приветствия. Светящийся циферблат часов показывает 23 часа. Я поднимаю взгляд. На прозрачном небе Сириус сияет в собственном блеске. Греки называли ее Сотис, а египтяне – Сопдет.

И небосвод сияет в ночи, облака проходят по лику Луны, которая бросает на нас свет, подобный свету сновидений. Мне кажется, если я протяну руку, то коснусь небесного свода. Но до него не дотянуться. «Создание небес – Ты сделал это! И никакая рука не может ничего изменить. Свод небес – Ты возвел его, и никто не может подняться на него!» (Гимны Энлилю ^[61]).

Творческая сила слова, священный логос, сотворила Небо и Ад. Земля, по лицу которой мы блуждали, находится между ними двумя. И мы не можем достичь Неба без того, чтобы пройти через Ад, у врат которого мы находимся. «Привратник, о Привратник! Открой ворота Твои, чтобы я вошел!» (Гильгамеш, «Инана в Аду»).

По дороге встречаю взвод лейтенанта Вэкариу, который только что закончил смену. Вэкариу говорит мне, что все в порядке и это, возможно, последняя ночь в этом месяце, когда мы работаем вот так, потому что перекрытие на отметке «15» почти готово.

Где-то наверху кто-то из военных ритмично ударяет куском железной трубы по стенкам бадьи, которая вращается на подшипниках, чтобы ускорить стекание бетона в нижний желоб, а машина тарахтит. Я распределяю людей по рабочим точкам, затем хватаю совковую лопату и встаю вместе с ними в один ряд. Бетон надо направлять быстро к отверстиям для стока в желобах. Если этого не делать, то он может собраться в одном месте и перелиться через край желоба. Именно поэтому надо помочь ему течь в нужном направлении.

Работа в самом деле адская. Сначала, года три тому назад, я не мог выдержать и четверти часа. Теперь могу работать и час без перерыва.

Действительно, если ты не знаешь, как надо действовать, и резко разогнешься, можешь сломать себе позвоночник. Когда ты стоишь, согнувшись, и работаешь лопатой час, не разгибаясь, позвонки позвоночника располагаются определенным образом – для того, чтобы лучше поддержать корпус. Если ты разогнешься резко, у них нет необходимого времени, чтобы адаптироваться к вертикальному положению, и тогда ты рухнешь на землю, как от удара током, и можешь заработать дисковую грыжу. Работу следует заканчивать постепенно, делаешь знак другим, что пришла твоя очередь отдохнуть. Тогда солдат, стоящий возле тебя, кричит: «Эй, внимание, очередь товарища лейтенанта сделать перерыв!» Но ты продолжаешь работать, хотя больше не зачерпываешь полной лопатой вязкий бетон, который издает сильный запах щебенки с влажным цементом, и чувствуешь, как пот струится по лицу и как его капли падают на рукоятку лопаты, затем начинаешь отступать по мере того, как солдат справа и тот, что слева, приближаются к тебе все больше и больше, кряхтя и ворочая лопатами в потоке бетона.

Затем ты отходишь назад – по-прежнему в согнутом положении – до тех пор, пока место, которое ты занимал, не будет занято солдатами, подвигающимися справа и слева. Но согнутым на девяносто градусов по-прежнему остаешься. Только через некоторое время начинаешь потихоньку поднимать торс, чувствуешь, как стальное кольцо впивается тебе в поясницу (У-у-ух!), что едва можешь дышать, затем искра пронизывает тебе спину (И-и-и!) и, наконец, ты выпрямляешься со вздохом облегчения и избавляешься из тисков боли (А-а-а!).

И остаешься так, опираясь на рукоятку лопаты, стоишь на ногах, сняв с головы каску, охая от облегчения и радуясь отдыху каждой косточкой твоего вертикально расположенного тела, каждой ниточкой мышц. Легкие больше не дышат с таким трудом, и пот не струится больше с твоих висков. Что за радость отдыхать стоя? Может быть, так отдыхал Бог после сотворения мира? Не написано ведь в Библии, что у него была постель, на которой бы он отдыхал, или стул, на котором бы он сидел.

Но когда почувствуешь холодный ночной ветер, так что у тебя начинают застывать уши и влажные от пота волосы на голове, тогда ты готовишься возобновить работу, потому что если останешься вот так на ледяном сквозняке, тебя продует до костей, и ты в итоге заработаешь паралич… Вытираешься еще раз платком и надеваешь каску на голову. Затем, когда чувствуешь наконец, что влажная от пота блузка становится холодной на спине, знаешь, что пора, и ты подходишь снова к месту работ и кричишь: «Посторонитесь, я иду! Чья очередь на перерыв?» Поплюешь на ладони и крепко ухватишься за черенок лопаты. И займешь место того, кто выходит».

Иногда так вот, за работой, нас застает рассвет, в другой раз мы заканчиваем раньше восхода солнца. Но самое прекрасное – то, что во время ночной работы у нас нет никаких проверок, никаких перекличек, никто не приходит на нас кричать. Творец миров и податель жизни, который создал светила на небосводе, чтобы отделить дни от ночей, забери обратно дни и оставь нам ночи.

* * *

Три недели мы работаем в корпусе С3 под землей, на отметке «-9», в зоне инженера Траяна Бужгоя. В огромном помещении с бетонными стенами, которое похоже, скорее, на гараж, слесаря Параскив Костикэ, Винче Штефан, Ванча Георге и Раду Костикэ, которые еще и бетонщики, соорудили мне стол и стул из досок, собранных на стройке. Дверь тоже сделали, сварив ее на скорую руку из найденных там же железок. Я достал и замок.

Здесь, вечером, перед тем как уйти, мы оставляем лопаты, тачки и другие орудия. Это фактически и является оправданием того, что у меня теперь есть «кабинет». Тянет убийственный сквозняк и, хотя здесь ничего нет из съестного, крысы разгуливают свободно у нас под ногами. Я к ним привык. Воздух сырой, нездоровый и холодный, и несет с собой смрад экскрементов. В лабиринте коридоров и помещений, в котором можно заблудиться, самое большое зло не ядовитый запах, а холод, от которого нет спасения.

Вечером, по окончании рабочего дня, чувствую, как ноги мои деревенеют. Одно хорошо: с потолка свисает лампочка величиной с мяч, с таким ярким светом, что кажется, это солнце в миниатюре. Я гашу и зажигаю ее с помощью эбонитового выключателя, вделанного в стену возле двери.

Главная работа, которую мы выполняем на этой отметке, состоит в бетонировании тоннеля, ведущего из подвала наружу. Идея заключается в том, чтобы по окончании строительства Дома по площади, которая выходит на проспект Победы Социализма, в Национальный день проходили бы парадом армейские части. Верховный главнокомандующий и руководители выйдут из своих кабинетов наверху, спустятся на лифтах сюда в подвал и через тоннель пройдут наружу, где они займут места на трибуне, чтобы смотреть парад.