Другие люди - Сол Стейн Страница 60

— В тот раз, когда я приехала к вам сразу после того, как меня изнасиловали, вы сказали, что у меня нет призвания.

— Да.

— И я не знаю, как распорядиться своей жизнью.

— Да.

— Разве не опасно говорить такое человеку в стрессовом состоянии?

— Я был бы плохим психоаналитиком, если б иногда не шел на риск.

— Рискуйте собственной жизнью, не моей.

— А теперь послушайте, Франсина. Случившееся потрясло вас. Но моя бестактность вызвала злость, которая позволила сохранить в вашей памяти мысль о призвании. И теперь она вернулась, чтобы мы могли об этом поговорить.

Внезапно Франсина садится, ставит ноги на пол, поворачивается ко мне.

— Я могла покончить жизнь самоубийством.

— Франсина, есть люди, которые могут покончить с собой, и те, кто не может. Вы относитесь к последним.

— Вы играли моей жизнью.

— Я не играл.

— Почему вы были уверены, что я не наложу на себя руки?

— Дело тут не в уверенности, но в большом опыте.

Ее лицо покраснело от гнева.

— Риску подвергались не вы!

— Пожалуйста, прилягте.

— Нет. Вы, между прочим, врач. Если я прихожу со сломанной рукой, мне хочется, чтобы наложили гипс.

— Если вы приходите с гриппом и просите, чтобы вам сделали бесполезный укол пенициллина, я вам откажу, хотя гораздо проще достать шприц и ампулу. Психоанализ — это процесс. Мгновенных результатов ждать не приходится. Пожалуйста, ложитесь.

Вместо этого она встает.

— Такие отношения неприемлемы, доктор Кох. Я говорю, вы слушаете. Я должна быть с вами откровенна, но ответной откровенности я не чувствую. Я даю больше, чем получаю. Это не годится.

Я по-прежнему сидел.

— Моя дорогая Франсина. Стоит мне сказать что-то в неподходящее время, вы клеймите меня позором. Если я молчу, результат тот же. Я не фокусник. Психоанализ — это познание самого себя. Повторюсь, это процесс, и процесс длительный. Я всего лишь чистая доска. А пишите на ней вы.

— Почему мы не можем поговорить, как обычные люди?

— Пожалуйста, ложитесь на кушетку. Со священником в исповедальне не говорят как с подругой, которая тут же может прокомментировать ваши слова.

— О, так вот кем вы себя мните?

— Вы прекрасно знаете, что я не священник, дорогая моя. Священник может отпустить вам грехи. Я могу лишь помочь вам познать себя.

— Как ловко вы выкрутились.

— Вы имеете право говорить все, что угодно, в том числе и колкости. А теперь, прошу вас, или ложитесь на кушетку, или уходите.

— Вы мне приказываете?

— Предлагаю.

Риск — благородное дело. Даже государства иной раз балансируют на грани войны. Я наблюдаю, как Франсина садится на краешек кушетки. Молчу. Она смотрит на меня.

— Мы, что два оленя, сцепившиеся рогами. Ни один не может уйти.

Наконец, она ложится. Я жду несколько секунд, прежде чем продолжить.

— Можете вы дать определение призванию? Подумайте, прежде чем ответить.

— Это не просто способ заработать на жизнь.

— Справедливо.

— Совокупность всего того, что зажигает тебя. То, что помогает тебе жить.

— Так что вы можете сказать о призвании вашего отца?

— Мой отец консультирует клиентов. Со многими из них он в приятельских отношениях. Он готовит их контракты. Он — советник по общим вопросам в образе адвоката.

— В образе?

— Эта работа не зажигает его.

— А что зажигает?

Помимо тебя, мысленно добавил я.

— Не знаю. Возможно, ничего. Он мог бы заняться многим другим.

— Например?

— Стать бизнесменом или послом, что-нибудь в этом роде.

— Слушайте внимательно. А кем бы он хотел быть?

— Кем-то еще.

Она поняла, что сказала что-то ужасное. Я дал ей пару секунд, чтобы прийти в себя, затем добавил:

— Второй адвокат. Томасси. Вы думаете, он тоже хотел бы быть кем-то еще?

— Вы сошли с ума? То, чем он занимается, ему очень нравится, и он ни на что не поменяет свою работу.

— В том числе и на вас?

— Ни на что.

— Вы полагаете, он способный адвокат?

— Он гений. Он готов без устали манипулировать людьми, законами.

— Ради какой цели?

— Это и есть цель, ему нравится процесс.

— У него есть призвание.

— В случае Томасси это одержимость.

— Да.

— Вы не любите Томасси, — добавила она после паузы.

— Я бы так не сказал.

— А я говорю. Вы не любите Джорджа.

— Мои пристрастия неуместны. Так уж получилось, что я не полисмен и не преступник. Я живу вне того мира, которым одержим Томасси. В моей жизни он мне не нужен. А вам?

— Вы коварный.

— В каком смысле?

— Вы подводите меня к мысли, что мне, возможно, не нравится Джордж.

— Вы хотите больше походить на Джорджа?

— Он такой энергичный.

— Энергии хватает и вам. Вам не по душе ваша работа?

— Кое-что из того, что я делаю на работе, мне нравится.

— Мог бы мистер Томасси сказать такое о своей работе?

— Нет. Он — фанатик во всем, что делает.

— У него есть призвание.

— Хорошо! А у меня нет! И, связывая себя с ним, подпитываясь его энергией, я на грани того, чтобы бросить псу под хвост свою жизнь. Я этого не хочу. Я хочу быть хозяином собственной жизни.

Мы застыли в повисшей тишине.

— Я хотела сказать, хозяйкой, — поправилась она.

— Смущаться вам незачем. Фраза «хочу быть хозяином собственной жизни» не превращает вас в лесбиянку. Это всего лишь особенность английского языка. Никакого подтекста в этой оговорке нет.

— То есть, я могу не опасаться мгновенного превращения в лесбиянку.

— Мгновенного — нет.

— Что вы под этим подразумеваете?

— Раз или два вы упомянули, что способны на разные выходки. Расскажите мне о них.

Опыт общения с Франсиной подсказал, что ответа я дождусь не скоро. Но ожидание вошло у меня в привычку.

— С самого детства у меня время от времени возникало желание что-нибудь учудить, я часто говорила то, что казалось другим диким, словно давала высказаться какой-то стороне моей натуры, что-то…