Рыжий - Джеймс Патрик Данливи Страница 60

— На Тони все это не произвело никакого впечатления, но я чувствовал себя ужасно. А Тони продолжал твердить, что если Клоклан хотел покончить жизнь самоубийством, то почему это он ударился в сентиментальность и написал записку? В записке говорилось, что он сыт всем по горло и больше не может терпеть и просто хочет передать привет Терри и детям. Я расстроился не на шутку. Тони стоял с чашкой чая в руке и все доказывал, что, насколько он знал Клоклана, тот никогда бы не выпрыгнул с корабля, пока тот не пришел бы в Ливерпуль, чтобы не продешевить и выжать из заплаченных денег все, что только можно. Клянусь Богом, настроение у меня было омерзительное. Вот почему я потерпел столь оглушительный провал у леди Эспер. Я размышлял о том, что если уж такой весельчак, как Клоклан, покончил с собой, то на что тогда могу надеяться я?

— А что это за история с депортацией?

— Я поехал на автобусе в Раундвуд. Подождал возле бара. Меня нашли и отвезли на собеседование. Не знаю, что со мной произошло. Еще несколько дней назад я был просто одержим мечтами о столах с цинковым покрытием, сковородках, кастрюлях, буфетчицах. И вдруг — бах — и конец мечтам. Я превратился просто в комок нервов. Мне мерещился Клоклан, болтающийся на волнах в Ирландском море. И вот все кончено. Как только на автобусе я добрался до порта, я направился прямо в консульство. Зашел и попросил, чтобы меня депортировали. Вице-консул оказался славным парнем. Он позвонил куда-то, нашел этот корабль, и все уладил. И вот я уже на пути в Штаты. Сломленный жизнью, конченый человек. Маларки думает, что это прекрасно, но для меня возвращение домой — хуже смерти.

— Господи, бедный Перси. Я любил его.

— Ох, ох.

— Кеннет, чтобы эти ужасные новости не подкосили нас, не мешало бы чем-нибудь подкрепиться.

— Да.

Дэнджерфилд щелкает пальцами. О’Кифи крутит на столе бокал.

— Не грусти, Кеннет.

— Никогда в жизни я не чувствовал себя столь скверно. Пошел отсчет моих последних суток на острове. Когда я зашел в катакомбы, они все поздравляли меня. Представляешь?

— Представляю.

— Тони так ничего и не понял.

— Может быть, он представлял ту жратву, которую ты будешь есть там, за океаном.

— Я тебе скажу про него только одно. Он — щедрый. И когда ты приходишь туда в гости, тебе отдают самый лучший кусок. Ты появляешься у них в подвале, они сами сидят без гроша, но все очень чисто и аккуратно, и когда они предлагают тебе поесть, даже если это просто картофельные котлеты, тяжелые, как свинец, то ты чувствуешь, что ешь настоящую еду. Хоть страна эта и неприветливая, мне не хочется отсюда уезжать, но если я не уеду — то сдохну.

— Жалко Перси. Он бы устроил тебя в «Иви Хаус».

— Все кончено. А ты теперь чем займешься?

— Кеннет, я отплываю в пятницу вечером.

— Не понимаю. Дела твои настолько запутаны, что ты вряд ли соображаешь, что творишь. А что ты будешь делать в Лондоне?

— Отдохну от взглядов. Ты когда-нибудь обращал внимание на глаза прохожих? Хоть когда-нибудь? Всегда пялятся на что-то. А в этом утонченном, культурном городе пялиться буду я. Мэрион с ребенком в Шотландии. Славная Мэрион девчонка и не плохо проводит там время. Разумеется, у меня будет возможность продолжить занятия, а по вечерам буду ходить на балет.

— За какие шиши?

— Все-таки, Кеннет, ты — плебей.

— Ладно, ладно. Просто вся эта история выглядит довольно подозрительно. Мы с Маларки говорили о тебе, и он сказал, что Мэрион тебя бросила, и ты собираешься уехать и что по Джеэри ходят слухи о твоих плотских утехах и всяких там выкрутасах. И о том, что ты сошелся с прачкой, которая живет в Ратминсе, а работает в прачечной в Блэкроке, и еще с одной девицей из Кабры. Тони говорит, что это сплетни, но разве они всегда не оказываются правдой?

— Если ты веришь Маларки, то мне нечего и пытаться возразить. Хочу только сказать тебе, что жизнь моя — открытая книга.

— Дэнджерфилд, ты меня не одурачишь. Но завтра я уже выхожу из игры, и мне абсолютно безразлично, как ты будешь гробить себя дальше, но позволь мне тебе кое-что сказать. Женщины, пьянство и припадочные танцы на улицах вместе с крайней запутанностью жизненных обстоятельств погубят тебя, и жизнь свою ты закончишь в «Гормене».

— А я тебя ни в чем не убеждаю, Кеннет.

Улыбающаяся официантка ставит на стол два бокала бренди.

— Ваш бренди, сэр.

Дэнджерфилд вздрагивает.

— Ах!

О’Кифи вздыхает.

— Сколько, сколько это стоит?

Официантка встревоженно.

— Семь шиллингов, сэр.

О’Кифи грустно:

— И вот вам еще шиллинг в подарок от бедняка, потому что я уезжаю из Ирландии и больше шиллинги мне не пригодятся.

Официантка улыбается, краснея.

— Большое вам спасибо, сэр. Мне жаль, что вы уезжаете из Ирландии.

О’Кифи пристально смотрит на нее:

— Что вы имеете в виду, когда говорите, что вам жаль? Вы ведь не знаете меня.

Официантка пылко.

— О да, сэр, я знаю вас. В прошлом году вы часто сюда приходили. Мы все помним вас. Только тогда у вас не было бороды. Я считаю, она вам идет.

О’Кифи онемев от изумления, откидывается в потрескивающем плетеном кресле. Улыбается.

— Я вам искренне признателен. Спасибо.

Официантка, покраснев от смущения, уходит.

— Черт побери, Дэнджерфилд! Я ведь твердый орешек, но я готов стать на колени и поцеловать иезуита в задницу, если это не означает, что мне можно остаться.

— Если ты уедешь, то я пополню свою коллекцию.

— О Господи, значит все-таки здесь существуют люди, которым я интересен.

— Иностранцы.

— Ну и что. В Штатах они на них плюют. Сегодня утром я встал очень рано и прошелся по Фицвильям-стрит. Было еще темно. Я слышал, как топают копыта и поет разносчик молока. Это было очень трогательно. Мне не хочется уезжать.

— В страну очень богатых. Чудовищно богатых. Деньги — там.

— Каждая минута, прожитая в Штатах, безвозвратно потеряна.

— Прекрати это. В Штатах имеются огромные возможности для таких пылких натур, как ты, Кеннет. Разумеется, бывают и периоды меланхолии, когда люди выпрыгивают из окон. Но бывают и моменты радости. Может быть, там ты решишь свою проблему.

— Если я не решил ее здесь, то мне ни за что не решить ее в Штатах.

— Как ты сможешь терпеть, когда тебе будут тыкать всем этим прямо в глаза? Без преувеличения можно сказать, что там то и дело встречаются весьма недурные экземпляры.

— Ничего, я потерплю.

— А как Тони?