Дождь из высоких облаков - Сергей Алексеев Страница 60

Илья взял бокал с подноса, равнодушно пригубил.

– У тебя есть вопросы? – спросил проницательный Айдар.

– Есть, – медленно подтвердил тот. – Я перевел половину... означенной суммы. По безналичному...

– Здесь я тебе помочь не могу, – перебил Айдар. – Я договаривался с людьми на полмиллиона. А живой твой брат или мертвый, это мы не говорили. Ты пошел и брата взял. Надо расплатиться. Они люди большие, серьезные...

– Я заплачу, – жестом остановил его Илья. – Но только наличными, и всю сумму. В течение недели. Перевод придется отозвать...

– Почему?

– Счет, который ты дал... В общем, гнилой. Эта фирма – чья-то ловушка. Находится под контролем. И я там засветился...

Лицо Айдара осталось по-восточному непроницаемым.

– Спасибо, что сказал, – проговорил он. – Сейчас позвоню и все улажу. Ты поиграй пока за меня.

Илья взял кий, а Айдар удалился в дальний угол бильярдной.

– Давай покатаем, – радушно предложил подручный. – Не волнуйся, Айдар все уладит. Твой черед, дорогой!

Илья протер очки, походил вокруг стола, выбрал позицию, но тут вернулся Айдар.

– Давай, сэр Дюк! – подбодрил он. – Только не промахнись.

Илья ударил слишком сильно, шар влетел в лузу, но другой ушел со стола через борт.

– Ай-ай-ай! – весело воскликнул Айдар. – Этот шар надо не бить – гладить нежно, как женщину. Приходи, я научу тебя!

Он вручил Илье сложенную бумажку.

– Что это?

– Номер телефона. – Айдар невозмутимо выставлял шары. – Позвони через час... Люди сами хотят поговорить, без посредников. Они тоже видели, какой ты храбрый человек... Но смотри, не забывай Айдара!

Вечером Надежда стояла возле зарешеченной амбразуры дежурного в районном отделе милиции и ждала.

Мимо сновали граждане, милиционеры запирали задержанных в «обезьянник», в котором кто-то надсадно скулил и ругался.

Топот ног, лязганье дверей, сердитые голоса – все это она слышала будто откуда-то издалека...

Посмотрела на часы – 18.30.

Подошла к амбразуре. Устало спросила:

– Скажите, он еще не пришел?

Дежурный меланхолично отодвинул стекло, пробубнил, едва разжимая губы:

– Сегодня уже не будет. Приходите завтра...

– А вы могли это раньше сказать? – слабо возмутилась Надежда. – Я стою уже полтора часа!

– Не мог... – бросил дежурный.

– Почему?

Он с треском задвинул стекло.

Надежда отошла к стене, меланхолично прислонилась плечом. Но вдруг спохватилась и вытащила мобильник.

– Стас? – сказала она в трубку. – Нужна твоя помощь... У меня не принимают заявление. В нашей милиции не принимают, где еще? Говорят, надо ждать три дня! Начальства на месте нет и сегодня не будет... Они все тут ссылаются на «Норд-Ост»! Хорошо, подожду. Спасибо...

Она ушла к противоположной стене, и открылся живописный вид «обезьянника» – решетка, тусклый свет и люди. Кто сидит, кто и вовсе лежит на полу, а кто стоит, как на плакате, стиснув кулаки на прутьях решетки. Во взглядах исподлобья – жажда справедливости и свободы.

И вдруг – знакомое лицо! Она припомнила – точно, бритоголовый побежденный гладиатор. Как будто из прошлой жизни всплыла картина: пыльный бурьян вокруг цеха, Илья... У гладиатора добавилось новых шрамов и отсутствовали четыре передних зуба, отчего угрюмо-агрессивный вид его сейчас был смешным.

Надежда так откровенно рассматривала его, что он ощутил взгляд и обернулся.

И неожиданно улыбнулся, показывая детские десны, – возможно, узнал...

Она отошла на старое место, и тут из дежурки выскочил испуганно-вежливый капитан.

– Надежда Игоревна? Прошу вас, пройдите в шестнадцатую комнату. Это по коридору налево. Вас там ждут!

Она не удостоила его взглядом, застучала каблучками по вышарканному линолеуму.

В комнате оказался заспанный и всклокоченный майор, спешно приводящий себя в порядок, – спал на составленных стульях.

– Простите, – сказал он, подставляя ей обшарпанный стул. – Мы на казарменном положении. Вот необходимые бланки, заполняйте. Что не ясно, спрашивайте. Паспорт и фотография отца у вас?

– Паспорт не нашла. – Ручка не писала, она достала свою и начала заполнять бланк. – Фотография вот...

– То есть паспорт может быть при нем? Это хорошо... – Майор засуетился. – Вот здесь опишите, во что одет. А здесь – видите рисунок? Нужно указать, какие зубы отсутствуют, а также какие протезированы.

– Об этом ничего не знаю, – покачала головой Надежда. – Он никогда не жаловался... Кажется, у него все зубы целы. И протезов нет.

– В восемьдесят один год?

– Ему не дают столько, выглядит моложе...

Майор посмотрел на фотографию.

– Ладно, это тоже отличительный признак... Вот здесь опишите особые приметы, – указал пальцем он. – Шрамы, наколки, увечья...

– У него нет ничего такого. Только борода и волосы до плеч. И еще с ним собака, фокстерьер!

– Так и напишите. Может, послеоперационные швы есть?

– Никогда не видела. И он не говорил.

– Завтра возьмите в поликлинике медицинскую карту, – хмуро посоветовал майор и не сдержался, добавил нравоучительно: – Как же так, Надежда Игоревна? Ничего не знаете об отце! А работаете на телевидении!

– Мне кажется, папа и в поликлинике никогда не бывал, – растерянно проговорила она. – По крайней мере в последние двадцать лет, насколько я помню... Я узнаю.

– Таких людей в природе нету, – авторитетно заявил майор. – Мне тридцать семь, но уже все: радикулит, язва желудка, гипертония второй степени! Каждый год в госпитале лежу.

– Наверное, вы по жизни старый, – серьезно заметила Надежда. – Или вам отпущена всего одна жизнь. А мой отец молодой.

Тот вытаращил глаза:

– Позвольте, как вас понимать? Одна... А у кого их две?

– Я сейчас только подумала... – Она перестала писать. – Отец никогда не болел, даже простудой, гриппом. И никогда ни на что не жаловался. Даже лекарств я у него не видела. А еще ведь он воевал, потом долго служил! И ни одной царапины. И еще он нежно относился к людям. На меня ругался, а к другим... Знаете, его все любили...

– Вас послушать, так ваш папаша святой, – проворчал майор, проверяя бумаги.

– Что вы сказали?

– Вот тут не указали цвет глаз и волос... Говорю, как святой ваш отец.

– Может, он и правда святой?

– Цвет глаз и волос?

– Волосы седые... А глаза? – Она ужаснулась. – Господи, я не помню, какие у папы глаза... Синие? Или серые...