Эмпайр Фоллз - Ричард Руссо Страница 6

Но в этот день в начале сентября Майлз Роби не спускал глаз с Имперской авеню – не потому что ему не давали покоя потускневшие высокие окна рубашечной фабрики, где его мать проработала большую часть своей жизни, или похожая на крепость, мрачная ткацкая фабрика – нет, он лишь надеялся увидеть свою дочку Тик, когда она появится из-за угла и медленно потопает вверх по пустынной авеню. Как и большинство ее сверстников, Тик, худая как щепка десятиклассница, складывала все свои учебники в холщовый рюкзак и несла его, согнувшись, будто сильный ветер дул ей в лицо, а иначе она могла бы и упасть под грузом, едва ли не равным ее собственному весу. Поразительно, сколь многое переменилось с тех пор, как Майлз учился в старшей школе. Они с товарищами носили учебники на бедре, перекидывая их с одного бока на другой. Домой они брали только те книги, которые понадобятся вечером для домашнего задания, либо те, что они не забывали взять с собой, оставляя все прочее в именных школьных шкафчиках. Теперь же ребята сгружали содержимое шкафчиков целиком в крепкие плотные рюкзаки и тащили домой – вероятно, затем, полагал Майлз, чтобы не выбирать, какие им понадобятся, а какие нет, и таким образом не принимать решений, чреватых последствиями. Увы, без последствий мало что обходится. На осмотре у врача прошлой весной у Тик обнаружились зачатки сколиоза, пока только небольшое искривление позвоночника, но беспокоился Майлз не только о физическом здоровье дочери. “Просто эта ноша слишком тяжела для нее”, – объяснила врач, не замечая, насколько Майлз мог судить, метафорического подтекста сказанного. Тик потребовалось почти целое лето, чтобы вернуть себе нормальную осанку, и вчера, всего через день после начала занятий, она опять ссутулилась.

Вместо дочери, единственного в данный момент человека в мире, которого он хотел бы увидеть выворачивающим из-за угла, взору Майлза предстал Уолт Комо, которого он совсем не желал видеть и не огорчился бы, если бы этот малый больше никогда не попадался ему на глаза. Свой фургон Уолт использовал в качестве рекламы на колесах: на капоте прямо над радиатором было выведено “МАТЁРЫЙ ЛИС”, а на сделанных на заказ номерах – “ЛАПА I”. Фургон был высоким, а Уолт низким, и ему приходилось спрыгивать с подножки, и что-то в этом молодцеватом прыжке вызывало у Майлза желание схватить топор, рвануть навстречу Уолту и раскроить ему башку прямо на пороге заведения. Это желание преследовало Майлза уже почти год и наяву и во сне.

Однако он вернулся в ресторан и занялся бургером для Хораса Веймаута, волнуясь, не передержал ли мясо на сковороде. В бургерах Хорас ценил кровавость.

– Ладно. – В предвкушении еды Хорас свернул газету “Бостонский глобус”, его внутренние часы подтверждали: Майлз и впрямь замешкался. – Ты уже встретился с миссис Уайтинг?

– Нет еще. – Майлз положил на тарелку Хораса помидор, салат, колечко бермудского лука, маринованный огурчик и разрезанную не до конца булочку, затем надавил на бургер лопаткой, заставив его пошипеть, и сбросил на булку. – Обычно я жду, когда меня позовут.

– И зря, – наставительно произнес Хорас. – Кто-то ведь должен унаследовать Эмпайр Фоллз. Почему бы не ты, Майлз Роби?

– Скорее я выиграю в лотерею “Мега Бакс”.

Майлз поставил тарелку на стойку и заметил, чего с ним давно не случалось, багровую фиброзную кисту, проросшую на лбу Хораса. Она увеличилась или просто Майлз, уезжавший в отпуск, хотя и ненадолго, отвык от этого зрелища? Киста занимала половину правой брови Хораса, туго натянутая безволосая кожа поблескивала на узелке, из которого веером расходились темные венозные сосуды. Маленькие города, часто говаривала мать Майлза, хороши еще и тем, что в них удобно жить любому; хромые и покалеченные – твои соседи, и, встречаясь с ними каждый день, ты вскоре перестаешь замечать то, что отличает их от других людей.

На Мартас-Винъярде, где они с дочерью отдыхали на прошлой неделе, Майлз практически не сталкивался с физическими изъянами. Почти все на острове выглядели богатыми, стройными и красивыми. Когда он удивился вслух этому факту, его старый друг Питер посоветовал Майлзу наведаться в Лос-Анджелес. Там, уверял Питер, уродство быстро и целенаправленно отбраковывают путем селекции.

– Он имеет в виду не столько ЛА, – поправила мужа Дон, когда Майлз недоверчиво прищурился, – сколько Беверли-Хиллз.

– И Бель-Эр, – добавил Питер.

– И Малибу, – подхватила Дон.

И далее они перечислили чертову дюжину мест, где некрасивость извели на корню. Питер и Дон могли многое порассказать о том, как устроен нынешний мир, и Майлз обычно с удовольствием внимал им. Все трое вместе учились в маленьком католическом колледже в пригороде Портленда, и Майлзу нравилось, сколь мало осталось в его друзьях от студентов, какими он их когда-то знал. Питер и Дон стали совсем другими людьми, и Майлз полагал, что так оно и должно быть, хотя с ним ничего подобного не произошло. Если его друзья и были разочарованы вялостью личностной эволюции Майлза, они ловко скрывали свое разочарование и даже заявляли, что их старый друг возвращает им веру в человечество, оставаясь таким, каким был прежде. Поскольку они явно преподносили это как комплимент, Майлз старательно делал вид, будто ему польстили. Каждый год в августе они, похоже, были искренне рады его видеть, и хотя каждый год Майлз запрещал себе рассчитывать на очередное приглашение, но таковое неизменно получал.

Хорас большим и указательным пальцами снял с тарелки колечко бермудского лука, будто счел великим оскорблением столь тесную близость лука к тому, что ему предлагалось съесть.

– Я не ем лук, Майлз. Знаю, ты был в отъезде, но я-то не изменился. Я читаю “Глобус”, пишу для “Имперской газеты”, никогда не посылаю рождественские открытки, и я не ем лук.

Майлз забрал бермудское колечко и бросил в мусор. Он и правда весь день был не в форме; несколько разленившись и расслабившись в отпуске, он будто забывал, где он и с кем. Майлз собирался впрягаться в работу постепенно, выходить поначалу только в первую смену, но Бастер, его сменщик у гриля, неизменно отыгрывался, уходя в загул, стоило Майлзу вернуться с острова, и Майлз парился у гриля, будучи к этому пока не готов.

– Она лучше, чем “Мега Бакс”, – развивал Хорас тему миссис Уайтинг, которая с каждым годом все меньше и меньше времени проводила в Мэне, зимуя во Флориде и предаваясь тому, что покойная бабушка Майлза с материнской ирландской стороны, никогда не покидавшая насиженного места, называла “дурью маяться”. А совсем недавно миссис Уайтинг вернулась из круиза по Аляске. – Принадлежи я к твоей семье, я бы изо дня в день лизал ее тощий зад.

Майлз наблюдал, как Хорас собирает свой бургер, и с облегчением вздохнул, когда по булочке растеклось красное пятно.

Майлз Роби, разумеется, не принадлежал к семье миссис Уайтинг. Хорас лишь намекал на девичью фамилию старухи – Робидо, а по уверениям некоторых, Роби и Робидо были, пусть и в отдаленном прошлом, одной семьей. Макс, отец Майлза, в это свято верил, принимая желаемое за действительное, по мнению его сына. Не умея доказать свою родственную связь с богатейшей женщиной Центрального Мэна, Макс просто постановил, что они родня, и точка. Обладай отец таким же состоянием, подозревал Майлз, Макс решил бы этот генеалогический вопрос совершенно иначе, и ни один Робидо не увидел бы от него ни цента.