Думают... - Дэвид Лодж Страница 6

Суббота, 22 февраля. Вчера вечером после новостей смотрела по телевизору «Привидение», хоть я его уже смотрела раньше с Мартином — или скорее потому, что я смотрела его с Мартином. Тогда этот фильм всех очень удивил, и все только и говорили о нем. Помнится, нам он тоже понравился. Мы еще осуждали режиссера за злоупотребление сверхъестественным. Мне запомнилась только сюжетная канва: молодой человек возвращается домой с девушкой, его убивают на улице, а потом он пытается защитить ее от заговорщиков, которые его убили. Он стал привидением, невидимым и может общаться с ней только через медиума. Особенно хорошо запомнились те эпизоды, где кто-нибудь из героев умирал. К примеру, тот момент, когда главный герой поднялся с земли, целый и невредимый, и осознал, что уже мертв, только увидев, как его обезумевшая от горя девушка обнимает его безжизненное тело. А когда умирали злодеи, их тут же с воплями утаскивали в ад темные бесформенные фигуры. Еще помню, что Вупи Голдберг была очень смешной в роли мошенницы-медиума: та опешила, столкнувшись с настоящим миром духов. Сейчас все эти эпизоды произвели на меня не меньшее впечатление, но я даже не подозревала, что меня так захватит любовная история. Деми Мур, которую я всегда считала актрисой совершенно деревянной, показалась мне очень трогательной в роли женщины, потерявшей любимого. Когда она плакала, у меня глаза тоже были на мокром месте. Короче, я проплакала почти весь фильм и сквозь слезы смеялась над Вупи Голдберг. Я понимала, что кино — сентиментальная дешевка, но это не имело значения. У меня не было сил, да мне и не хотелось сопротивляться; я желала, чтобы меня захватил поток эмоций. Когда герой-привидение с помощью Вупи Голдберг напоминал своей возлюбленной об интимных моментах их совместной жизни, о которых никто не мог знать, кроме них двоих, кожа моя покрывалась мурашками. А когда герой (я уже забыла его имя, да и актера тоже) становился полтергейстом и пользовался своей силой, чтобы запугать убийцу, угрожавшего Деми Мур, я ликовала и хлопала в ладоши. В дурацкой сцене в конце фильма, где Вупи Голдберг разрешает герою на время вселиться в ее тело, и потом они с Деми Мур танцуют щека к щеке под романтическую мелодию, звучавшую в начале, когда они занимались любовью… я просто испытала экстаз. Потом полежала в горячей ванне, еще раз прокрутила в голове любимые сцены фильма, потягивая вино, а перед сном помастурбировала — я не занималась этим с тех пор, как была подростком. Представила, будто дух Мартина вселился в мою руку и занимается со мной любовью.

Проснулась рано и, как обычно, в подавленном настроении, но стыдно не было. Кажется, у меня случился своеобразный катарсис.

Воскресенье, 23 февраля. О вчерашней вечеринке у Ричмондов. Самое знаменательное событие первой недели в Глостере. Занятный был вечер. У них неплохой дом в пригороде, примерно в десяти милях отсюда — современный, но со вкусом спроектированный в традиционном стиле, из котсуолдского камня. Разыскивая его, я заплутала в темных узких улочках и пришла последней. Сначала опешила от стольких новых лиц, но, к счастью, в пятницу, когда мы с Джаспером пили кофе в учительской, он дал краткую характеристику каждому из приглашенных.

Джаспер открыл дверь и удивил меня, громко чмокнув в щеку. Я подумала, что это слишком смело, ведь мы едва знакомы, но не стала сопротивляться. Он держал в руке бокал вина — похоже, не первый за этот вечер. Рядом топтался какой-то подросток, беспокойно пританцовывая и покачиваясь.

— Оливер, возьми пальто у Хелен, — сказал ему Джаспер и познакомил нас.

— Это мой сын Оливер. А это — Хелен Рид. Она писательница. Пишет романы.

— Эгг тоже пишет роман, — сказал Оливер, глядя мимо меня.

— Правда? — вежливо осведомилась я. — А кто такой Эгг?

— Эгг живет в Лондоне, вместе с Милли, Анной и Майлзом.

— Персонаж телесериала, — объяснил Джаспер и свободной рукой помог мне снять пальто. — Про молодых юристов, живущих в одном доме.

— В последнее время я много смотрю телевизор, — сказала я, — но этот, кажется, пропустила.

— Мне больше всего Майлз нравится, — сказал Оливер, снова глядя мимо меня.

— Давай, Оливер, повесь пальто Хелен, — Джаспер протянул ему мое пальто, — потом можешь пойти и посмотреть телевизор. Ну, беги.

Когда Оливер унес пальто, Джаспер сказал:

— Забыл предупредить вас. Оливер — аутист.

— Ничего, все в порядке, — ответила я.

— Он думает, что персонажи мыльных опер — реальные люди.

— Он не один так думает.

— Это точно, — ответил Джаспер, улыбаясь.

Он проводил меня в гостиную и представил Марианне. Та стояла у двери в безукоризненном черном платье, которое оживляла дорогая золотая брошь, и регулировала освещение. Со вкусом обставленная комната с камином была оборудована верхней и нижней подсветкой так, что при определенном повороте рампы свет падал прямо на тебя, и казалось, будто ты на сцене, в мюзикле Стивена Зондхайма. Все оборачиваются, словно ожидая, что ты сейчас запоешь или пустишься в пляс. Марианна когда-то служила в издательстве, и у нас оказалось несколько общих знакомых. Сейчас она работает дома, свободный редактор. Моложе Джаспера и, я подозреваю, — его вторая жена. Холеная (золотистый лак для ногтей, гармонирующий с брошью) и весьма искушенная в светских делах. Говорит с тобой и постоянно оглядывается по сторонам, следя за гостями.

Остальные присутствующие: Реджинальд Гловер — волосатое лицо, очки в роговой оправе, марксист, профессор истории, с женой Летицией, специалисткой по музыкальной терапии, вегетарианкой и, как выяснилось позже, приверженицей «Друзей Земли». Колин Ривердэйл, молодой лектор кафедры английского, свежий и румяный, с женой Аннабель. Похоже, он протеже Джаспера, стремился произвести на меня благоприятное впечатление. По поводу «Глаза бури» сделал мне пару таких непростых комплиментов, что, наверное, учил их несколько дней подряд, готовясь к нашей встрече. Как и Джаспер, специализируется на восемнадцатом веке. Аннабель работает в университетской библиотеке и выглядит очень измотанной: она старается совмещать работу с воспитанием троих детей — самый маленький спал в переносной кроватке в спальне Ричмондов. Она почти ничего не говорила весь вечер и один раз даже задремала. Седовласый профессор гуманитарных наук Николас Бек был приглашен для того, чтобы составить мне пару, но только как сосед по столу, поскольку он холостяк и гомосексуалист. Он недавно приехал в Глостер из Кембриджа и умеет поддерживать вежливую беседу на любую тему, из которой потом ничего не помнишь. Джаспер увлеченно расспрашивал его о винах: видимо, закупает их для своего колледжа. Бек вежливо одобрял, но в то же время подспудно критиковал предложения Джаспера. Например: «Понятное дело, австралийское красное стало в последнее время заметно лучше».

Самые яркие гости, о которых Джаспер мне особенно подробно рассказывал, — Ральф и Кэролайн Мессенджеры. О Ральфе я уже знала: его часто можно услышать по радио или увидеть по телевизору, особенно в «Начале недели», а в воскресных газетах он пишет рецензии на книги по психологии и естественным наукам. Здесь он, похоже, слывет звездой — профессор и директор престижного Центра когнитивных наук Холта Беллинга. Здание центра напоминает обсерваторию, Джаспер показал мне его из окна своего кабинета, как только я здесь появилась. Мессенджеру за сорок, у него большая красивая голова, густые седые волосы зачесаны назад, широкие брови, нос с горбинкой и волевой подбородок. В профиль он показался мне похожим на римского императора с древней монеты. Кэролайн, или Кэрри, как ее все здесь зовут, — американка. В молодости, наверное, она, была красавицей, да и сейчас у нее приятное лицо, большие, как у теленка, глаза и светлые волосы. Фигура, правда, тяжеловата — по нынешним представлениям. Она была в свободном шелковом платье, которое выгодно подчеркивало ее пышные женственные формы. Ральф и Кэрри — поразительная пара. Она называет его «Мессенджером», и это производит странноватое, противоречивое впечатление. Звучит полупочтительно, полуиронично. В некотором смысле она как бы ставит его выше остальных смертных, у которых есть домашние имена и официальные. Но в то же время нелепый формализм в обращении жены к мужу устанавливает между ними дистанцию. Перед тем как сесть за стол, мы обменялись с ним парой фраз. У него искренняя и живая манера говорить, сочетающая американизмы со слегка плебейским лондонским акцентом. Именно поэтому, как считает Джаспер, Мессенджера любят журналисты — его речь не похожа на речь сухаря-академика.