Четыре унции кофе - Иван Райли Страница 6

APPASSIANATO

,

APIACERE

В ближайший уик-энд мы, как обычно, отправились загород. Она сидела рядом со мной, взбалмошная, в цветастом платье и платке, который гармонировал с ее солнечными очками, но все же более подходил для прогулок в кабриолете. Маскировка, подумалось мне. Она рассказывала, как выручала утром соседского кота, застрявшего в заборе на заднем дворе. Жестикулировала и смеялась. Мы почти проехали всю Вебстер стрит. Но перед 16 улицей я вдруг перестроился и погнал назад. Хлоя, непонимая, смолкла. Что-то случилось?– спросила она. Мы что-то забыли? Я взглянул на нее с улыбкой, которая больше напоминала издевку. И ничего не ответил. По BuzzFMпередавали WalkingonBrokenGlassЭнни Ленокс, вещь, которую она любила. Я сделал погромче. Потом ей позвонил кто-то из подруг и очень меня выручил минут на пять, избавив от объяснений. Она опомнилась, только когда я припарковал машину наРоквелл авеню. Приехали, сказал я. Она вышла и огляделась по сторонам. Я кажется, была в этом доме, неуверенно произнесла она. Правда? Я изобразил удивление. Ну, пошли. И я взял ее за руку и повел мимо студии Филис на второй этаж также, как несколько месяцев назад она вела меня в библиотеку дома, который купил ей Генри Кэмпбелл. Едва мы вошли, я поволок ее в спальню. По дороге, взвигнув, она едва не сломала каблук. Я даже не дал ей раздеться. Толкнул на кровать. Задрав платье, я стянул с нее трусики, приспустил свои джинсы и первый раз засандалил без всякий прелюдий. Она лежала на животе, впившись розовыми ногтями в мою постель. Я наяривал, придавив ее сзади. Она стонала. Я ускорился. Под напористым действием моих толчков матрас стал наползать вперед, и ее голова начала стучать о спинку кровати. Мне было плевать. Ей тоже. В последний момент я едва не опоздал, но все уже успел выйти и забрызгал ей вырез на спине до самых волос. Что это было?– промурлыкала она. Единственная туфля, наконец соскользнула с ее ступни на ковролин. Я потянулся к тумбе и надергал пару клинексов из коробки, стоявшей у изголовья. Наконец, смахнув рукавом блейзера пот со лба, я ответил: Гайдн, сюита ля бемоль, часть первая. Так и не повернувшись, она спросила: а сколько всего там частей? Три, сказал я. А может, четыре. Не помню. Поживем – увидим. Нужно было вернуться к машине за продуктами. Я натянул джинсы и оставил ее в спальне одну. К счастью, по дороге никто из соседей мне не попался, вид у меня был ошалелый, как после дури. Отголоски студенческой поры. Пару часов назад мы собирались на пикник в мотеле. Согласен, корявое выражение. Хотя, по сути, все то же самое, только внутри, а не снаружи. Как еще это назовешь? Мотник? Или пиктель? Два стандартных пакета из «Хай-Ви» уже никак не похожи на виноградные корзины, в которых томились фрукты и ветчина на опушке Булонского леса. Пусть их. Меньше романтики, но голод и молодость те же. Когда я вернулся, она успела оправиться и сидела в кресле гостиной. Видимо, перед этим бросив взгляд в зеркало, она поняла, что прическу после моей внезапной атаки уже не спасти. И довершила урон, расправив волосы. Значит, сказала она, загадочно оглядываясь по сторонам, здесь ты живешь. Я опустил пакеты на мраморную столешницу: как ты догадалась? Она хмыкнула, улыбнувшись: мило. Я ничего не ответил, потому что жирный соус для монгольского бифа с грибами и луком предательски протек из картонной коробки. Бог с ним, с рисом, но он попутно залил десертные булочки и даже блестел на упаковке заветных китайских печений. Что теперь будет с желаниями?—подумалось мне. Пока я накрывал на стол, она по-хозяйски прошлась от ванной комнаты до спальни, задержалась в гостиной, рассматривая надписи на СD дисках из моей коллекции. Ты слушаешь Скрябина?– донеслось из комнаты. Я перелил соус в пиалу, чтобы немного подогреть в микроволновке. Рис был еще теплым. Но лучше было разложить его по порциям, избавившись тем самым от запачканного картона. Я слушаю все, крикнул я, но под настроение. Потом добавил пару вилок (мы обходились без палочек принципиально), ложку для соуса, салфетки. И зажег большую восковую свечу в центре подноса. Когда я медленно вплыл, она восхищенно причмокнула. Что будешь пить? На улице уже горели фонари. Я опустил жалюзи по дороге к бару. За волшебной полукруглой дверцей в свете вмонтированных ламп и зеркал красовалась золотая мечта любого университетского алкоголика. Остановились на OdetteEstate урожая позапрошлого года. Потом мы сели друг напротив друга. Я разлил вино. В колеблющемся пламени свечи она была особенно прекрасна. Рис (оба вида) пошел на ура в комбинации с фруктовым салатом. Бифф был просто восхитителен. Сладкий зеленый перец добавлял ему особой пикантности. Но креветки… Креветки способны творить чудеса. Я понял это, когда, поцеловав ее долго и страстно, не отпуская, оторвал от стула и перенес на софу. Мы боролись за право первой скрипки. Она была слишком настойчива, и я уступил. Она брала реванш. Грубо, без сантиментов, отдавшись чистой механике.Скачками это не назовешь, скорее, верховой прогулкой. На скачках лошадь летит галопом, и всадник почти не касается седла, а вот если пустить ее рысью, тогда при правильной посадке наездница выполняет ритмичные движения тазом. Нечто подобное проделывала и Хлоя. Она не спешила, чтобы не сбить шаг. Мы прогулялись примерно до северных околиц и финишировали одновременно. Лежа на кровати, она стала вслепую шарить рукой в сумке: надо позвонить Чаку. Отдышись, сказал я. И потом не факт, что ты попадешь домой сегодня. Мы вспомнили при десерт. Я поставил блюзовые композиции, негромко, но уверен, что Эндрю за стеной одобрил бы мой выбор. Она стала кружиться в такт. Обнаженная и взъерошенная. Я удалился в ванную. Вернувшись, присоединился к ней. Мы танцевали голышом, прижимаясь друг к другу. Мы пили вино. Она рассказывала, как Трейси привезла ее с собой к Филис. Она позволила вам войти, удивился я. Да, и даже провела экскурсию. Трэйси хотела увидеть все, что у нее было. И как, спросил я, было что посмотреть? О, там полно скульптур. Все стены в сплошных полках и все заставлено. Она разрешила фотографировать. И вообще оказалась вполне милой бабулькой. Правда ей, по-моему, нездоровилось. Выглядела она как-то неважно. Ну и в квартире – сам понимаешь, творческий беспорядок. Ну да, кивнул я. А чего же ты не поднялась? Куда? К тебе? – она улыбнулась, прищурившись. К абсолютно незнакомому мужчине? А что, парировал я, могла бы эдак запросто, по-соседки. Прийти и трахнуть. И, кстати, Трэйси с собой захватить. Она впилась зубами в мою дельту, прежде чем я успел договорить: засранец! Потом обняла меня посильнее, и мы медленно двигались, подпевая Джонни Винтеру. Она опустилась на стул и демонстративно запрокинула голову. Поднесла бокал к губам. Сделала глоток, затем второй. Красная струйка тонкой линией побежала с подбородка по ложбинке между грудей и стала спускаться к пупку. Я понял, куда она клонит, но у меня был свой интерес. Спешить не хотелось. Я подождал, пока она пустит по руслу еще немного. Потом приник, стоя на коленях и стал поедать вино с самого низа, начиная у обшивки стула. Пить она больше не могла. Мы сползли на ковролин. Мадди Уоттерс затянул WhoDoYouTrust, но голос повис где-то под потолком. А внизу мы увлеклись другой музыкой, то сливаясь в унисон, то разбредаясь по своим партитурам, гармонично и вразнобой, поддерживая партнера, чтобы позабыть о нем в следующее мгновение. Мы сбивались с ритма, возвращались к репризам, гнали по нотам наперегонки и дразнили друг друга, импровизируя. Чувствуя близость развязки, я перевел тему в верхний регистр. Круглый прикроватный светильник был выключен, однако свет с улицы, проскользнув в щель между жалюзи и стеной, зацепил его по касательной. Мне почему-то вспомнился череп Кэмпбелла. Глупо, неожиданно и совсем не к месту. В уме вспыхнула картинка: он сидит здесь в кресле голый, в ее бюстгальтере, крошечный член заперт в пластиковый чехол. Он плачет, он закрывает глаза руками, чтобы не видеть нашего совокупления. И я взорвался. Финальное крещендо повергло все впрах. Только выжившие литавры пульсировали в мозгу несколько последних тактов, перед тем как стихнуть. Мы очнулись, лежа на спине, почти под столом. Наверное, так же снизу выглядит концертный рояль. Часы показывали половину второго. Город спал. По низу тянуло холодом, и мы кряхтя, как пенсионеры, наконец-то перебрались в спальню. Она попыталась заснуть. Я лежал на боку рядом, гладя ее волосы. Давно нужно было купить кинг сайз, потому что для двоих это ложе было узковато. С другой стороны, дополнительная ширина требовалось не часто, но вполне ощутимо съела бы простор и уют. Женщины редко ночевали в моей пещере. Если это случалось летом, я предпочитал досыпать на софе в гостиной, потеть легче порознь. Где-то в начале пятого, прикоснувшись к ее бедру, одинокий трубач внезапно вернулся к жизни. Она почувствовала это одновременно со мной. Улыбнулась, проверила упругость. Я прошептал ей на ухо пару скабрезных глупостей. Она потащила меня к себе и направила под одеялом. Но мы так и не спелись. Было слишком поздно или, скорее, рано. Этот марафон начисто меня измотал, и маэстро сник посредине увертюры. Я отполз восвояси. Она понимающе улыбнулась, не открывая глаз. В этом месте, сказал я, композитор выронил перо. Сказал, обнял ее и замертво провалился в пушистые объятия сна. В тот день мы проспали почти дополудня. Я проснулся от того, что в коридоре натужно ревел пылесос. Хлои рядом не было, но я заметил ее сумку на софе в гостиной. В ванной шумела вода. Вот она, великая прелесть субботы, подумалось мне. Ты можешь валяться, сколько угодно. Я стал прикидывать в уме, что у нас есть на завтрак. Но она вышла из ванной при полном параде – одетой и в косметике, свежая, отдохнувшая и готовая разить наповал. Завтракать она отказалась. Мне пришлось спешно принимать душ, чтобы одеться и отвезти ее домой. После чашки кофе(она только пригубила) мы вышли через черный ход на парковку. Я вел машину, не снимая руки с ее колена. По дороге мы болтали о пустяках. Почти в самом конце поездки, уже на Бидл стрит, она сказала, что во мне как будто проснулся звереныш. Этой ночью, призналась она, я словно узнала тебя с другой стороны. Мы улыбнулись друг другу с нежностью. Я-то понимал, что той ночью с другой стороны мы познали Генри Кэмпбелла.