Пора домой (сборник) - Саша Кругосветов Страница 6

Вселенная съежилась от холода и сжалась. Дома проплывали мимо крохотные, как курсовые архитекторов или детские кубики.

Велосипедисту казалось, что он может все, но самое главное почему-то ускользало от него. Он снижался, искал людей. Те появлялись из ночи, большие, недоступные, о чем-то беззвучно кричали друг другу, размахивали руками и исчезали. Велосипедист заметил пламя, огонь. Что это, костер? Вокруг него стояло много людей. Нет, они не кричали – почему он так подумал? Они торжественно молчали, захваченные, казалось, единой мыслью.

Туда, туда!

Порыв ветра закрыл внезапно все холодной пеленой.

Вот он у пламени. Что это за огонь? Велосипедист проехал по каменной площадке. Ни души.

Где они, о чем думали эти люди? Куда они все так внезапно подевались?

Почему их радости – не мои радости?

Почему их горести – не мои горести?

Оглянулся. Огонь был далеко позади. Вокруг огня стояли люди. Недобрые слова поднимались в его душе. Слова – откровения. Слова – слезы.

Он бормотал: «Послушайте меня, послушайте, люди!

Мир, мир людей!

Я даю тебе себя – бери; все, что у меня есть – твое. Ничего из того, что имею, не берегу для себя. Чем ты ответишь? Можешь ли ты сказать: „все, что у меня есть, отдаю тебе“? Можешь ли ты сказать: „ничего, что имею, не берегу для себя, от тебя“?

Бережешь – не даешь, не замечаешь. Ты дал мне множество загадок – сухая гимнастика ума. Ты дал мне мать, которая во всем для меня, но осталась твоей. Ты дал мне друзей, которые подарили мне себя сами, как я им, а не ты, мир. Но они остались с тобой. То, что твое, от тебя, сухая связь с близрасположенными людьми – неизбежная координация в пространстве.

Ты дал мне любовь. Казалось бы, самую близкую мне. Но она не моя. Даже случаю ты не позволяешь изменить себя, хоть чуть-чуть подвинуть в сторону щедрости. Она твоя, от тебя, твое, для тебя. Самое сокровенное, совершенное. Зачем тебе еще нужен я, так для тебя, под тебя не приспособленный?

Где граница твоему тщеславию? Уходи, мир, со своими щедрыми дарами. Тебе не унизить меня подарками и не обмануть, тебе придется обойтись без меня.

Я не войду в тебя, мир, – я стану рядом с тобой.

Я не боюсь тебя, мир, я буду сильней тебя. Я отниму от тебя, мир, то, что мне будет нужно для жизни. И ничто твое не уйдет от меня, потому что все твое – это слуги, рабы, они всегда покорятся другому, более сильному.

И ты ляжешь, словно побитая собака, к ногам человека и сам понесешь, потащишь то, что мне нужно для себя.

Только это не нужно будет мне для себя. Я кину эту ношу, подачку, тебе, как пощечину, – на, тащи, если хочешь; с той же жестокостью, как ты кинул мне дружбу, дело, любовь, – на, люби меня, если хочешь. И ты будешь меня любить и, возможно, тихо ненавидеть. И тогда, мир, я буду счастлив и буду тебе, наверное, даже немного благодарен».

Вот таковы были его сомнения, такими были его вызов и его так называемый «цинизм». Это был начитанный, интеллигентный велосипедист, и даже в мыслях – «высоким штилем». Он был серьезным и требовательным к себе и называл все это «цинизмом», не зная настоящего.

Так и ехал он, добрый, маленький, по ночному городу, мечтая стать большим и сильным. Его дорога под гору все время шла вверх.

Я был знаком с этим велосипедистом. Мой десятидневный контакт с ним продолжался несколько лет. Он родился на моих глазах и на моих глазах умер. И, если бы меня попросили кратко написать о его жизни, я написал бы следующее.

«В нем все было, как обычно, как принято в нашем мире. Он был неприятным, но очаровательным человеком. Он был глуп и при этом необычайно умен. Его скромность производила вызывающее впечатление.

Своих любимых он не любил, с друзьями не дружил. В жизни его было все, как у всех.

Спрятавшееся за тучами солнце палило нещадно его кожу. Знойный раскаленный воздух приятно холодил тело. На ровной дороге он попадал впросак, на корявой – держался молодцом.

Его никогда нельзя было увидеть упавшим сразу после падения. Он никогда не падал до конца и поэтому здорово расшибался.

„Люди, где вы?“ – заорал он спокойным шепотом на всю окрестность, но его никто не услышал, потому что вокруг были люди. И тогда он понял раз и навсегда: иногда кричать бесполезно. Он мгновенно переждал несколько лет, готовясь к трудному переходу, и, трусливо набравшись храбрости, пошел своим путем, расталкивая людей, по местам, где не ступала еще нога человека.

Шли дожди, и ему приходилось ходить сухим; палило солнце, и он ходил с мокрыми ногами. По пути он слабел, но силы его прибывали. И в тот момент, когда жизнь в нем восторжествовала, он умер».

Написано в шестидесятые