Кавказская Одиссея и граф Николаевич - Елена Мищенко Страница 6

В несколько более веселом настроении, чем обычно, мы начали подъем из Ханлара к высокогорному озеру Гек-Гель. Как только стемнело, мы опять врезались в тучу, но деваться уже было некуда. Дорога была узкая, между стеной и пропастью, видимость ограничивалась одним метром, об «развернуться» не могло быть и речи. Я шел по дороге, корректируя действия водителя, а Эдик страдал за рулем. К турбазе мы добрались уже к исходу ночи, вызвав искреннее удивление начальника лагеря.

– Мы уже тут третий день сидим без хлеба. Никто из водителей не хочет идти через тучу, а вас вдруг занесло. Да еще и ночью!

Нас определили в палатку отсыпаться, а наутро мы нашли Колю. Тут нам пригодился наш кухлик из Ханлара. Коля тоже проявил восточное гостеприимство. Нам накрыли стол в столовой, которую торжественно обозвали рестораном. Коля притащил откуда-то трех музыкантов, игравших на неведомых нам очень скрипучих и визгливых инструментах. Прямо пир князей по Пиросмани. Благо у нас был с собой лаваш, оставшийся из Нухи, так как хлеба в «ресторане» не было.

Как только началось застолье, мы тут же задали Коле вопрос, терзавший нас последние два дня в отношении игры в чмен на окраине Нухи. Коля воспринял этот вопрос спокойно.

– Да, там у людей есть очень большие деньги.

– Но такие деньги нельзя заработать ни на какой торговле.

– Понимаешь, в чем дело. Там когда-то была столица Шекинских ханов. Как мне говорили, во время революции они попрятали все свои камни и золото, а родственники второго и третьего поколения остались. Им как-то удалось перевести это в деньги, и теперь они не знают, что с этими деньгами делать. Самое большее, что они могут себе позволить – это съездить два раза в год в Москву и там тихонько погулять без особой рекламы. Поэтому они построили за свои деньги хинкальную за городом, провели туда шоссейную дорогу, сидят там и перегоняют деньги из одного кармана в другой под хороший коньяк.

После некоторого возлияния спуск показался нам более легким.

Дальше наш путь лежал в Нахичевань. Дороги были тяжелые. Один раз мы видели грузовик, скатившийся в пропасть. Наверху стояли два «Москвича». Мы остановились и спросили – нужна ли наша помощь. Нам ответили довольно грубо: «Проезжай! Это не твое дело. Это наше дело!» Нахичевань поразила нас женщинами, завернутыми в розовые и голубые покрывала, мужчинами, сидящими весь день в чайханах и пьющими чай, и восточным базаром. На прилавках лежали метровые огурцы, фрукты, на натянутых веревочках колготки, платки. Кучками лежали иностранные сигареты, зажигалки и презервативы. Чувствовалось, что граница очень близко.

В мечети нас приняли радушно. Пока мы мыли ноги в источнике, служитель принес нам чай, который мы пили прямо на ступеньках мечети. Потом он показал нам интерьер, сплошь увешанный коврами.

Из Нахичевани наш путь лежал вдоль Иранской границы в Армению. Мы ехали по дороге, на которой не было ни людей, ни машин. Дорога была не очень определенной, и однажды нам даже показалось, что мы пересекли вспаханную полосу. Наконец мы уперлись в пограничный пост. Там проверили документы и велели поворачивать назад, на Нахичевань. Нам стало тошно, когда мы представили себе обратную дорогу через Нагорный Карабах в Азербайджан. Попросили позвать начальника. Лейтенант оказался молодым парнем из Житомира, мы перешли на украинский, показали документы, показали письмо из Союза архитекторов, которым я предварительно запасся, сказали, что изучаем восточную архитектуру.

– Ну добре, хлопщ,!зжайте по цш дорозi до Звартноца. Коли буде хто питать, кажить, що я перевфяв документа.

При подъезде к Звартноцу мы, действительно, опять наткнулись на пограничный пост. Там стояло несколько машин, и их водители громко спорили с пограничниками. Мы запереживали. Однако они посмотрели наши документы и тут же пропустили.

– Багажник открывать? – спросил я.

– Да что там у вас может быть особенного? Это мы контрабандистов ловим, – сказал пограничник. – Здесь у каждого второго родичи на той стороне.

Ночевали прямо у развалин Звартноцкого храма. Дальше нас ждал древний Эчмиэдзин, где мы увидели главу армянской церкви – каталикоса, красавец Ереван с шедеврами архитектуры Таманяна и Исраэляна. Мы почувствовали, что Армения, действительно, самая древняя страна в нашем Советском Союзе. Мы посетили Гарни, где увидели настоящий греческий храм, стоящий на фоне гор, Гегард – старинный храм наполовину вырубленный в скале. От впечатлений уже разрывалась голова. Но надо было выполнить до конца намеченный маршрут, и мы поехали в Грузию.

В Тбилиси у меня оказался приятель, который показал нам Пантеон, покатал на «канатке», напоил вкуснейшим лимонадом, накормил хачапури по-аджарски в подвальчике Лагидзе и рассказал, как проехать в Мцхету. Возле Джвари Мцхетской я взобрался на камень и начал громко читать лермонтовского «Мцыри». События, описываемые в этой поэме, как я понял, происходили где-то здесь. Когда я дошел до слов:

«Я мало жил, и жил в плену,

Таких две жизни за одну,

Но только полную тревог,

Я променял бы, если б мог…»,

находившиеся поблизости грузины не выдержали и положили передо мной пару рублей в лежавшую рядом шапку, а один даже принес бутылку вина. Вид у меня, скажем прямо, был еще тот. Месячная поездка измочалила тенниску и штучные китайские брюки до плачевного состояния. От опасной бритвы и станка мы уже отвыкли, а при нашем образе жизни электробритва была бесполезна. Механической бритвой я мог брить только голову. Так что мой облик завершала поросшая редкими кустами лысина и четырехнедельная нечесанная борода. Этот вид легко вписывался в лермонтовскую поэму.