Zевс - Игорь Савельев Страница 6

– А что надо сделать, чтобы практику закрыли раньше? Такие обстоятельства… – мялся он, будто кто-то здесь еще не слышал об этих обстоятельствах. Слава богу, хоть про какую-нибудь болезнь бабушки не догадался присочинить. Было бы противно. А пока – просто смешно.

Несмешно, конечно, что та работа, которую они здесь делали, не интересовала их, будущих инженеров (все-таки Бауманка!), ни капли. А чего они ожидали?.. Что их сразу посадят за конструирование новых машин?.. Конечно, нет. Конечно, из стальных шкафов на них вывалили ворох полуистерзанной документации, и начались спринтерские забеги в подвал, в техслужбу – оцифровывать. И пришлось им, чихая, разбираться – что, зачем, к чему… А как иначе? А иначе – кто что подскажет? – если одни ушли кто куда, а чаще на пенсию, другие – в мир иной… из тех, кто когда-то все это делал… Олег, разбирая все эти бумажки, кальки и альбомы, принимал кислый вид. Кирилл пытался его приструнить:

– А ты думаешь, как все это должно выглядеть?.. Когда все чертежи, лежащие перед тобой в течение дня, используются и ты периодически бегаешь еще в другие отделы, на почту – отправляешь, и так далее… Посмотрел бы я, как ты в конце рабочего дня ставишь все это аккуратно на место в шкафы, по шифрам, по алфавиту и как быстро тебе это надоест. Тем более когда сроки горят, кадров не хватает…

Верил ли Олег – непонятно. Уныло кивал. Навьюченный папками, с пузырем меланжевых трусов где-то на чрезмерной пояснице, спускался. Кирилл провожал его взглядом и испытывал смешанные чувства. Конечно, все это правда. И, конечно, правда только отчасти. Ну, откровенно говоря: когда проектами долго никто не занимается, в каком состоянии – физическом – им еще быть?.. Заказать свежую копию, поменять листочек – пустячное дело. Но на него надо пятнадцать-двадцать минут: пройти долгими стеклянистыми коридорами, в торжественных проемах которых гнездятся макеты самолетов (за торжественность отвечал чуть полинявший, но все же алый шелк, сваленный на заднем плане в эффектные груды). А еще – лестницы. Но кто-то ведь должен заказывать эту копию, ходить с ней, стоять у громоздких и лучистых аппаратов. Если проект давно бесхозный, то кто всем этим станет заниматься?

Но все же Кириллу было даже чуточку обидно. Мучительно, всем объемом легких ощущая бесполезность этой пыльной механической работы, осознавал он бесполезность бытия. Вот шкафы. Вот проекты. Оставленные от безденежья, сиротливые, но когда на них дадут-таки немного денег, окажется, что заниматься ими некому. Каждому, кто придет однажды (скоро) к этим папкам, придется начинать с нуля. Потому что не будет опыта, специальных знаний, да и посоветоваться будет не с кем. Тех, кто досконально в этом разбирается, удержали бы и лишней десяткой в месяц – хотя бы… Сколько сил и средств уйдет потом, чтобы вот какой-нибудь Олег заново изобретал велосипед?..

В первые дни практики у Кирилла с Олегом состоялся неожиданно серьезный разговор. Посмеиваясь над этим клоуном, весело переглядываясь с коллегами – ну, попугаев прислали, – Кирилл даже не ожидал, что на его вполне дежурные вопросы (вроде: а почему ты выбрал нас для практики? – ведь большая часть студентов наивно маскировала истинную причину: набережная Туполева лежала в двух шагах от Бауманки, удобно, рядом), прозвучат серьезные, даже печальные ответы. Олег говорил, что думал. А он, судя по всему, действительно думал. Кирилл растерялся. Откровенность оказалась лучшим оружием против иронических интонаций. Они заговорили об этом в буфете, рядом с электросамоварами, полными какао; Олег мало ел, налегал на кисель прямо-таки химического оттенка.

– Я пришел к вам потому, что у вас можно научиться тем технологиям, которые слабо дают в университете, – как по писаному, начал Олег, стараясь не ставить локти в затертые, но все же жирно блестящие острова пролитого кем-то супа. – Но работать здесь в будущем, откровенно говоря, не хочу. Сколько ежегодно выпускается «туполевских» машин? Пять? Десять? Это против пятисот «Боингов» и «Эйрбасов»…

– Ну ты загнул, – засмеялся Кирилл, чуть уязвленно (он не сразу понял, обижаться ему за родные пенаты или нет). – «Боинги»… Где Америка, и где мы…

– Ну хотя бы КБ Сухого, – совершенно добил его Олег. И, главное, ни тени смущения. Как лошадь покупает. Смотрит в зубы. – Там сейчас крутятся огромные деньги, закупается оборудование, собираются специалисты… У них умное руководство и не старое. Железная дисциплина. Балласт уволили, проектов мало, работают быстро, четко. Там можно рассчитывать на нормальную инженерную работу. А не на уроки черчения.

Теперь Кирилл уже не смеялся. Со смятением рассматривал эту неведомую (экзотической раскраски) птицу. Во-первых, разговоры такого рода вообще не было принято вести в здешнем буфете, да еще и не понижая толком голос – с нахальной глухотой единственного выжившего на земле; а во-вторых… Главное – во-вторых. Все остальное чепуха. Кирилл не ожидал, что в этих молокососах могут зреть такие мысли. Ты дельный человек, они – перезревшие тинейджеры, которые все никак не вырастут; однажды просто скажут – «отвали». Ты больше не нужен. Каменный век. Тебя резко переросли. Но это они так считают.

Раздумывая об этом, Кирилл даже не подготовил «линию защиты» и начал судорожно плести что-то – о том, что на «Сухом» никогда не умели и не научатся делать гражданские машины («Но они выиграли конкурс на постройку ближнемагистрального самолета. А у вас масса проектов, по которым распаляются все деньги, да и денег толком нет», – железно отчеканил Олег); о том, что вот-вот их всех сольют в объединенную корпорацию, так что – есть ли смысл метаться, если все окажутся в одной… корзине.

Солнце буйствовало в никелированном баке с кипятком.

– Ну вот видишь, – тонко улыбнулся Олег. – Значит, и спорить нет смысла.

«Скотина», – тонко улыбнулся Кирилл. Как надо было реагировать на этот разговор, он так и не понял; в конце концов, на откровенность вызвал он сам, обижаться было бы глупее всего. И вот теперь он наблюдал, как эти дикари устроили какие-то безумные пляски под мобильник у самого у розового куста, одеревеневшего от старости. Скакали кеды цвета чистого голубого неба. Скакали трусы цвета долгого заката над Майами. Что-то выкрикивали практиканты. Ржали. Дурачились. Зрелище малоприятное. Михалыч покрутил пальцем у виска. Татищев, рассматривая эти дикарские сценки, то поглаживал пегую бородку, то вывинчивал волос из носа, как лампу из люстры. А этим и дела до них не было. «Придурки», – посмеивался Кирилл, почти уже беззлобно.

Юноша и юноша танцуют, и весь мир надевает карнавальные маски. Молодость танцует при свете звезд у подножия Олимпа, полосы света ложатся на извивающиеся тела, и бойцы становятся в круг, стыдливо прячут за спины ржавые мечи и ухмыляются недоверчиво… Ребята танцуют, и ничего им больше не надо сейчас. Танцуйте, пока вам двадцать! – мог бы выкрикнуть Кирилл, и выкрикнул бы, если б – не оборвался концерт мобильника, практиканты не брызнули в разные стороны, как кошки с крыши, а разогнавший их Татищев – торжествующий, довольный – не вывалил сырую старую заварку под розовый куст.