Клуб любителей диафильмов - Нина Хеймец Страница 6

— Это конец, — сказала Людка, — мы не справились с заданием. Жизнь этой кошки зависит от нас, а мы вот так вот взяли и ее упустили. Мы должны ее найти, слышишь? Во что бы то ни стало!

И мы отправились на поиски. Имени у кошки так пока и не было, поэтому мы не могли ее позвать. Мы, вдруг, оказались немыми. Мы обходили все дворы, заглядывали в подвальные окна. Так прошло несколько дней.

Наконец, мы поняли, что ничего не остается — надо зайти в тот дом, поискать там. Это был наш последний шанс. Дом был заброшенным строением, с пустыми

черными окнами. Мы с Людкой никогда не решались туда заходить. Казалось, что там нас подстерегает опасность. Какая именно — было неясно. И это пугало нас еще больше. Но сейчас мы должны были выполнить поручение. Это была наша защита. Мы толкнули дощатую дверь и вошли. Со стен свисали клочья сырых обоев. Коридор вел в единственную, узкую комнату. Мы двигались на цыпочках. Войдя туда, мы увидели, что в доме кто‑то живет. На полу валялись грязные одеяла. В центре комнаты стояла табуретка, а на ней — консервная банка с окурками. Над одним из одеял, на стене были приклеены картинки — улыбающаяся девушка в купальнике и молодой человек с азиатскими чертами лица и напряженным взглядом. Человек был полуголым. Людка сказала, что это — Брюс Ли, и что он очень здорово умеет драться. У них дома был видеомагнитофон, и она разбиралась. И вдруг, нам показалось, что мы слышим шаги. К нам явно кто‑то приближался, шел по коридору. Мы перелезли через подоконник, прыгнули на мокрую землю и побежали, что было сил.

— Людка, — сказала я, — когда мы остановились, чтобы отдышаться, — а, может, эта кошка давно к своей хозяйке вернулась? Как Королевская Аналостанка. А мы только зря ее ищем.

— Ага, — отозвалась Людка, — вернулась. На троллейбусе к ней поехала. Конечно.

Но что делать дальше, было совершенно неясно.

А на следующий день Людка не пришла в школу. Я позвонила ей вечером, но ее мама ответила, что Люда к телефону подойти не может, и что гулять она тоже не пойдет. И бросила трубку. А еще через пару дней к нам в класс зашла завуч.

— Дети, — сказала она, — у Люды Ковалевой стригущий лишай. Заболевание это поддается лечению, но

очень заразно. Им болеют домашние животные и люди. Передайте родителям, что, если они заметят на вас подозрительные пятна, следует немедленно обратиться в поликлинику и оповестить дирекцию школы.

Когда уроки закончились, я пошла к Людке. По дороге я внимательно осматривалась и даже несколько раз заглянула в подвальные окна — вдруг кошка все‑таки найдется. Людка была дома одна. Ее побрили наголо, а голова была измазана йодом. У нее был какой‑то новый взгляд — тревожный и колючий.

— А, это ты. Проходи, — сказала она. В комнате был включен телевизор. Показывали фигурное катание. Я села в кресло. А Людка — на диван. Мы молчали.

— Вот интересно, — сказала, наконец, Людка, — почему заболела именно я, а не ты? — она смотрела прямо перед собой.

— Люд, — мне было неловко перед ней, — ты выздоровеешь, у тебя отрастут волосы. Мы опять пойдем искать кошку. Мы ее найдем, вот увидишь. Ты знаешь, пока ты болеешь, я ее даже сама буду искать.

— Делай, что хочешь, — Людка пожала плечами, — ищи свою кошку. Если она тебе так понравилась.

Мне казалось, что эту фразу говорит кто‑то другой, не Людка. Как будто у нас тут фильм на иностранном языке, и какой‑то дурацкий переводчик вот так вот его озвучивает.

— А как же война? — спросила я.

— Ты совсем чокнулась? — сказала Людка.

На экране показался фигурист в облегающем черном комбинезоне. Он сделал несколько плавных, уверенных движений, как бы пробуя свою силу, напоминая себе о ней. Потом он разогнался — через все покрытое белым льдом поле, мимо слившихся в рябое пятно лиц зрителей — подпрыгнул и завертелся в воздухе.

— Люд, пойду я. У меня через полчаса рисование.

— Ага, — отозвалась Людка, — иди на рисование.

Через несколько секунд она добавила:

— Подожди меня в прихожей, я тебя провожу. Мама не узнает, что я уходила.

Я вышла в прихожую. Там было полутемно. У двери висело зеркало.

«А я ведь красивая», — подумала я вдруг. Мне захотелось рассмотреть свое отражение внимательно. И еще мне захотелось забыть о том, что я сейчас подумала.

Мы вышли из Людкиного подъезда и пошли по улице. Людка надвинула шапку на глаза. Мы взялись за руки. Мы никогда раньше с Людкой так не ходили. Людка смотрела вперед, она шла, чуть поджав губы. Я иногда смотрела на нее украдкой. Прохожих вокруг почти не было. Снег уже совсем растаял, и выглядело это так, будто вот — вот придет кто‑то и сдернет с деревьев и с земли серые чехлы, и они станут, наконец, самими собой — зелеными, приветливыми.

Мы шли, взявшись за руки, и было ясно, что так будет всегда, и что все кончится очень скоро.

И все произойдет само собой. И никак иначе.

Я встретил дитя с огнем в руке. «Откуда это пламя?», спросил я его.

Он дунул и пламя погасло, а он произнес: «А ну‑ка скажи мне, куда оно ушло»

Хасан из Басры

В том сентябре в нашем городе видели дервиша. Я узнала об этом от Виталика. Мы сидели на веранде и пили кефир, с вишневым пирогом. Над столом кружила оса, хотела пирога или еще чего‑нибудь. Виталик наблюдал за ней, а потом сказал: «Только смотреть на нее — голова кругом идет. Как все в природе устроено, и все из‑за пирога. Или из‑за варенья — они его даже больше любят. Я, правда, тоже». А потом добавил: «А вот тут один чувак есть, он вообще крутится на месте, и всё; хоть полчаса может, хоть час. А потом улыбается как ни в чем не бывало и уходит. Другой упал бы давно и лежал бы, а он уходит. И не качнется».

Я сказала: «странно, никогда такого не встречала».

А Виталик: «само собой, не встречала. Он с неделю как появился. Во вторник его у рынка видели, в среду — на площади за вокзалом, а вчера — у старой водонапорной башни; нашел тоже, где кружиться, там же не ходит почти никто, только старухи бутылки собирают. Одежда на нем, говорят, какая‑то очень странная. Длинное белое платье; когда он кружится, оно приподнимается — на уроке труда, у моей сестры, похожие шили. И шапка высокая — не то папаха, не то

колпак поварской. А бабушка сказала, что, судя по описанию, это — дервиш, и что непонятно, откуда он здесь взялся. «И куда уйдет, — говорит, — тогда уж тоже непонятно». А, потом, представляешь, собралась и сама ушла. Она уже три месяца из дому не выходила. А тут достала из шкафа сумочку, замочком на ней щелкнула и говорит: «Ничего я, считай, в жизни не видела, но теперь вот хоть на дервиша посмотрю». И ушла. Полдня ее не было. Мы думали, она опять заблудилась. Уже искать ее ходили. Но потом она все‑таки сама вернулась.

— И чего, — спрашиваю я, — что она рассказала?