Антиквар - Марина Юденич Страница 6

Но не успел.

Стечение обстоятельств вышло самое несчастное и даже роковое.

Опальный господин, возможно, и не вспомнил бы о холопе — денег Иван Крапивин не просил, учился на казенный счет. К тому же, надо полагать, немало бы нашлось в столице меценатов, с радостью взявших на себя заботу о молодом гении.

Однако ж вышло иначе.

Они, меценаты, в итоге оказали художнику очень дурную услугу, ибо, узнав о несчастье князя Юрия, наперебой взялись хлопотать пред ним о судьбе Ивана Крапивина.

И натолкнулись на стену.

Глухую, холодную, упрямую.

Общество было к нему беспощадно. Захлопнулись гостеприимные прежде двери, с презрением отвернулись бывшие друзья, перестали узнавать некогда любившие женщины.

Отчего же он должен теперь идти им навстречу?

Так рассуждал князь Юрий.

Судьба Ивана Крапивина была решена.

Однако — зарница.

То ли смилостивилось над Иваном провидение, то ли посмеялось зло — однако на второй день по приезде повстречал он Душеньку, взглянул пристально — и не смог отвести глаз.

Улыбнулась ему Душенька своей кроткой улыбкой, такой вроде, как и всем, да немного не такой.

Расцвела, зарумянилась, затрепетали ресницы.

Что тут говорить — полюбили они.

С первого взгляда и полюбили.

Шестой месяц пошел, как приключилась эта встреча. Полыхнула в темном небе зарница.

А небо с тех пор хмурилось все больше.

Лихая беда поселилась в тихом Покровском.

Что ни день — кутеж в барском доме.

Страшно пьет молодой барин, но еще страшнее лютует.

Так лютует, что сил ухе не стало терпеть.

Пятерых снесли на погост, запоротых на княжеской конюшне.

А сколько народу чуть не при смерти отлеживается на печах после барских плетей — не счесть…

Нехорошо глядят покровские мужики — вроде сама собой тянется рука к топору.

Но — боязно.

Потому, как ни крути, выходит — бунт.

В страхе затаилось, притихло Покровское, Только Иван с Душенькой вроде не замечали ничего вокруг, каждый день урывали минутку-другую для сердечной встречи.

И не надо им будто другого счастья.

О будущем не загадывали, пока не задумал Иван писать с Душеньки портрет.

— Не могу, — говорит, — сдержать стремления улыбку твою дивную запечатлеть и тем — сохранить.

— Что ж ее хранить, — удивляется Душенька, — если я рядом и могу в любую минуту улыбнуться тебе, как захочешь — Не для себя, — объясняет Иван. — Мне того счастья хватит с лихвой. Для потомков.

Смеялась Душенька:

— Им моя улыбка ни к чему. Свои девушки подрастут.

Но Иван стоял на своем..'.

Другое дело, что портрет писать — не украдкой словом-другим перемолвиться.

Время нужно и место, чтобы усадить Душеньку как следует, кисти, краски разложить, холст натянуть… Судьба, однако, и здесь поначалу пошла вроде бы навстречу.

Затравили егеря волчью стаю. В минуту поднялась и умчалась с гиканьем княжеская охота.

Тут и метель, будто специально ждала случая, налетела, завьюжила, замела дороги.

Не вернется князь Юрий в Покровское раньше, чем уляжется непогода.

А уляжется, похоже, не скоро.

Потому не торопится Иван Крапивин, аккуратно смешивает краски, улыбается Душеньке, долго смотрит, никак не налюбуется.

— Скоро, Ванюша?

— Потерпи, голубушка.

— Потерплю, милый. Только… боязно.

Страшно Душеньке.

Строго-настрого запрещено крепостным актрисам принимать гостей у себя во флигеле, тем паче мужеского пола. Да еще ночью.

Трепещет Душенька.

Но — просил же милый! — нарядилась во все лучшее.

Алый сарафан искусно расшит золотыми и серебряными нитями, мелким речным жемчугом. На голове — такой же нарядный кокошник, тонкая, прозрачная фата невесомым облаком окутала плечи.

Плавятся свечи.

Едва касается холста тонкая кисть.

Оживает в жаркой светелке вторая Душенька, улыбается кроткой своей улыбкой.

Вот уж и портрет почти готов.

Почти — да не совсем.

Снова берется Иван за кисти — но в этот миг снова оглушительно хлопает где-то поблизости.

Топают в тесном коридоре чьи-то ноги, с треском распахивается маленькая дверь в светелку.

— Ты гляди-ка, и впрямь… Воркуют…

— Чего на них глядеть? Вяжи голубков…

Красные обмороженные руки тянутся к Душеньке, тянут с точеных плеч кисейное облачко.

Страшно кричит Иван, стремглав бросается на обидчика.

И — с размаху — будто налетает на стену.

Боли не чувствует, только меркнет в глазах медовый свет свечей, и — беспросветная, бесконечная — распахивает перед ним свои объятия тьма.