Рандеву с йети - Никита Велиханов Страница 6

Так что и теперь Ирина была в общем-то готова к чему угодно. И действительно удивилась, когда в ответ на ее категорический отказ что бы то ни было покупать молодой человек с торчащими вперед зубами не стал нервничать и суетиться, а все так же улыбчиво с ней раскланялся, подобрал свой стоявший на земле баул и пошел дальше по Мерзляковскому, высматривая впереди очередную жертву. Н-да, подумала Ирина, эдак его работодатели прогорят на одних бесплатных приложениях к непроданному ширпотребу. Впрочем — а мне-то что за дело. Косметичка и впрямь неплохая, и если во флакончике из-под духов окажется не уксус и не «Красная Москва», можно считать, что утро началось удачно и счесть данное обстоятельство за добрую примету в преддверии первого знакомства с трудовым коллективом. Ирина свернула налево, в Хлебников, и пошла по правой стороне, поглядывая время от времени на номера домов.

* * *

26 июня 1999 года. Москва. 9.55.

Маленький двухэтажный особняк в Хлебниковом переулке, который соответствовал указанному в памятке шефа адресу, произвел на Ирину неизгладимое впечатление — с первого взгляда. Выстроенный в середине XIX века в стиле этакого купеческо-мещанского псевдобидермайера, крашенный чем-то розовато-желтым, издалека он ничем особенным не выделялся, и она обратила внимание на сам по себе дом только тогда, когда увидела табличку с нужным номером и развернулась в поисках двери. Дверь была — за ажурными чугунными воротами, а от ворот к двери вела дорожка, едва заметная среди густых кустов сирени, жасмина и еще чего-то такого же купечески-мещанского, от чего даже теперь, когда все кусты давно уже отцвели, словно по инерции шел густой и слегка одуряющий запах, совершенно неожиданный здесь, в самом центре Москвы. Вокруг дорожки и кустов буйно разросся целый маленький парк, с запущенными клумбами, с лохматым нестриженым самшитом вдоль задней, каменной и довольно высокой стены, со старым дубом, с кустом остролиста и — с несомненной яблоней посередине. Вот это уже было совсем чудо, сад с яблоней в двух шагах от Нового Арбата.

И дверь тоже была — не просто так. Она была стеклянная и вела не в дом, а в своеобразные стеклянные же сени, сплошь заставленные какой-то рухлядью. В сенях угадывались еще две или три ступеньки, которые вели к следующей, уже солидной, деревянной двери, открытой, как и стеклянная, настежь.

Ирина сверилась с бумажкой. Адрес тот. Но меньше всего это поместье обедневшей генеральши походило на здание, в котором мог размещаться один из — пусть даже нестандартных — отделов ФСБ. За долгие годы существования секретных служб в России, екатерининских, николаевских, сталинских и брежневских, при регулярной смене вывесок названий, идеологий и противников, выработался тем не менее единый — от Бреста до Петропавловска-Камчатского — партикулярный стиль казенных зданий. Лихая эпоха конца 1910-х годов, когда губернское чека могло заседать в легкомысленном особнячке какой-нибудь балерины, бывшей любовницы провинциального губернатора, была разве что недолгой интермедией. А здесь в тихой мещанской камерности этого пейзажа было что-то настолько чуждое самой идее секретной службы, что Ирине пришлось усилием воли подавить в себе желание еще раз перевести взгляд с написанного на бумажке адреса на эмалированный номер на стене. Все так. Она не ошиблась. Эта разлюли-малина и есть место ее первого назначения. И еще дурацкие эти настежь открытые двери. Так вообще не бывает. «Ну, шарашкина контора», — буркнула про себя Ирина и толкнула скрипучую, тяжелую, витую из чугуна воротную дверцу.

R.

Время между тем шло, день цеплялся за день, ночь за ночь, и школа как-то сама собой подошла к концу. В последних классах Ирина отличницей не была, но аттестат у нее вышел почти пятерочный, и она, зажмурив глаза, решила поступать в МГУ, на инъяз. Тетка, узнав об этом, устроила ей дома небольшой такой, вполне в рамках приличия скандал, поскольку считала, что пробиться в жизни можно, только имея профессию, а все эти гуманитарные фигли-мигли специальностью не считала. Против высшего образования в принципе она ничего не имела и готова была кормить, обувать и одевать Ирину еще хоть два года, хоть пять, если потребуется, но что потом-то, если на инъяз? В школе английский преподавать? И жить в Москве — на учительскую-то зарплату? Ира нарисовала тетке золотые горы — насчет того, куда, бывает, попадают выпускники московских инъязов, и тетка вроде как смирилась.

Вступительные экзамены прошли как дурной сон. Баллы Ирина получила очень даже неплохие — только по сочинению была четверка (ей потом объяснили, что без блата пятерок по сочинению не бывает) и по английскому тоже. Ира привыкла ехать на старом запасе, а с языком так нельзя. Перед самым экзаменом она психанула, выяснив, что все ее товарищи по несчастью минимум по году отзанимались с репетиторами, причем с репетиторами с этого же самого инъяза, что, конечно, поднимало их шансы на поступление. Она вообще чуть было не ушла с экзамена, но какой-то парень, из своих же, из абитуриентов, буквально силой впихнул ее в дверь экзаменационной аудитории, и она, как ни дрожали коленки, получила свое заслуженное «хорошо».

Ясное дело, с двумя четверками она бы никуда не прошла, но помогли, как ни парадоксально, родители, а вернее — справка о том, что Ира круглая сирота. На сирот существовала какая-то особая квота, и вот под эту квоту Ирина как раз и попала и была зачислена на первый курс.

В тот день, когда должны были вывесить списки, Ирина провалялась в постели до десяти часов. Тетка давно ушла на работу, в доме было тихо, и, главное, никуда не нужно было бежать. Предыдущие несколько месяцев были сплошь заполнены какой-то сумасшедшей суетой. Сперва экзамены в школе, потом — изо дня в день и из ночи в ночь — зубрежка, и, что ни утро, длинные московские концы в библиотеку и обратно, и перезвон со знакомыми, малознакомыми и вовсе почти незнакомыми людьми, которые могли одолжить нужную книгу, подсказать, где найти нужную информацию, или просто объяснить — как проходят вступительные в МГУ. Потом экзамены, сплошной недосып и дурацкие теткины расспросы про то, кто и что отвечал и о чем спрашивали саму Ирину: а ты, а они тебе, а ты что, и с непременными дурацкими комментариями. И вот сегодня наконец все решится. Все решится.

Сон сегодня ей тоже снился не совсем обычный. На время экзаменационной суеты привычные сны куда-то все подевались, то ли времени ночью на них не хватало, то ли Ирина слишком выматывалась за день, но снилась все больше какая-то дребедень, мелкие бытовые сценки, и только перед каждым экзаменом — трава, вода, цветы, легкий ветерок и предощущение полета. Сегодня тоже все начиналось как бытовая сценка, кто-то у кого-то что-то украл, вроде бы на базаре, потом скандал, ругань, злые лица, гонят по улице вора, потом уж не вора, а кошку, кошка мечется от стены к стене, но все двери закрыты, и ни одного дерева, на которое кошка могла бы залезть. Ирина идет по улице навстречу и хочет кошку защитить, и протягивает ей руки; кошка медленно, недоверчиво, как-то боком, вприпрыжку подходит к ней, прыгает на руки и оказывается неожиданно тяжелой, и обхватывает ее руки лапами, и выпускает когти, и начинает шипеть и поворачивать голову, и Ирина знает, что лицо у нее, у кошки, уже не кошачье, и заставляет себя проснуться, чтобы тут же провалиться в другой, более спокойный сон. Где длинная проселочная дорога, и столбы, столбы, столбы, и ветреный солнечный день, и летят желтые листья с ясеней, и почему-то очень грустно, но и хорошо, и спокойно, и идти легко, и хочется вот так идти, не останавливаясь, пока не настанет ночь.