Маджонг - Алексей Никитин Страница 6

* * *

Говорить Рудокоповой, что нынешнюю свою работу он считает временной и всерьез к ней относиться уже не может, Женя не стал. Внешне у него все было по-прежнему неплохо: ему нравилось писать о новой технике, было любопытно следить за тем, как от поколения к поколению меняются модели устройств, как в новых образцах реализуются идеи, о которых всего год-полтора назад говорилось как о далеком будущем. В неотвратимой поступательности этого процесса была логика и чувствовалась мощь человеческого интеллекта. Одним словом, работа была интересной.

Приятным приложением к ней стали частые поездки на презентации новых моделей, которые проводились, как правило, не среди стекла и пластика унылых офисов европейских столиц, а в местах самую малость экзотических, но в то же время комфортных: на средиземноморских островах, в замках Шотландии, в марокканских оазисах. Да и ласковое внимание менеджеров крупных брендов, проявлявшееся в недешевых подарках, тоже было приятно. Отличная работа, замечательная работа. И что же страшного в том, что время от времени твой большой друг, отвечающий за связи с прессой в одной из этих компаний, попросит тебя заменить в описании их нового телефона просто положительный эпитет на эпитет в превосходной степени? Ну, конечно, ты заменишь этот несчастный эпитет, ведь с другом в стольких странах столько уже выпито вместе. Нельзя же сегодня пить и брататься, а завтра отказывать в такой пустяковой просьбе. И когда он попросит в сравнительном обзоре присудить их ноутбуку на балл больше (а лучше на два, так убедительнее!), чем модели конкурентов, то и тут отказать ему будет сложно. Да и ноутбук у них неплохой, — неуверенно объяснишь себе самому это не самое чистое решение.

А там и рекламный отдел, которому тоже нужно работать, продавать рекламные площади и добывать деньги, из которых потом тебе же выплатят зарплату, покажет изящные, но острые клычки. «Зачем, скажи мне, зачем, — будет страдать у твоего стола милая девушка, — ты написал об этом мониторе — «ничтожный»? Я не говорю, что его нужно хвалить, можно ведь просто промолчать». За этой милой девушкой придет другая, не менее милая. За той еще одна. Нет, не одна. За той придут десятки таких же. И каждая будет знать, что ты должен писать и какими именно словами.

Пришло время, и Женя понял, что уже полностью и без остатка подчинен этой обволакивающей, ласково улыбающейся, но оттого ничуть не менее жесткой цензуре. Ни один его материал не мог выйти без визы девушки из рекламного отдела, подтверждавшей, что текст согласован с менеджером компании-производителя. Особенно пристально следили за лояльностью прессы южнокорейские бренды. Порой казалось, что ты работаешь не с мировым производителем техники, а с тоталитарной сектой. Глядя в стеклянные глаза их вечно бодрых сотрудников, неизменно твердивших одно и то же об абсолютном и неоспоримом лидерстве и величии любимого бренда, становилось понятно, что далеко не всякая секта способна так жестко контролировать своих адептов.

Что может сделать в такой ситуации человек? Он может сказать: не хочу. Не буду я писать эту хрень, и вы меня не заставите, — может сказать он. — Пишите сами, если вам это надо.

Как-то раз Женя так и сказал. Громко, чтобы услышали все. И чем-то хлопнул, не то папкой о крышку стола, не то дверью. Возможно, папкой и дверью по очереди.

На следующий день в редакцию заехал издатель и пригласил Женю выпить кофе.

— Старик, — спросил издатель, — что и кому ты хочешь доказать? Что нового ты хочешь рассказать миру? Что в зоопарке тигру мяса не докладывают? Что нашему лопоухому покупателю под видом качественной продукции впаривают дешевку, которую в приличных странах стыдятся выставлять на витринах? Поверь, это только пока они стыдятся. Бабло свое дело знает, скоро у них будет так же, как и у нас. Свобода слова на нас не распространяется.

Если нужно конкретнее — пожалуйста: она не распространяется персонально на тебя. Есть отлаженный процесс, в котором каждый зарабатывает свою копейку. Зарабатывай и ты, тебя же никто не ограничивает. Но не мешай остальным.

Женя был знаком с издателем немало лет, с тех еще времен, когда тот сам был главным редактором журнала и тоже яростно и зло боролся с цензурой рекламодателей. Теперь ему, похоже, открылись новые истины.

— В общем, прекращай это, — не то посоветовал, не то велел Жене на прощанье издатель, расплачиваясь за кофе. — Съезди отдохни. Кстати, можешь сменить машину, это помогает. По себе знаю. А мы тебе дадим кредит, если нужно.

Кредит Женя брать не стал, но и бунтовать после этого разговора бросил. Индустрия так индустрия. Однако же и ощущение осмысленности существования в рамках индустрии как-то быстро его оставило. Это чувство — истекания времени в никуда — было хорошо ему знакомо. Так уже было с ним: и когда на факультете отказались утвердить тему его диплома, и несколькими годами позже, когда стало ясно, что его компьютерный бизнес обречен. Прежде оно было признаком близких перемен, не всегда к лучшему, но неизменно радикальных. Оставалось только ждать их наступления, а в том, что их время вот-вот наступит, он не сомневался.

* * *

Глухо рыкнув, автомобиль рванул к Львовской площади, а миновав ее, свернул к Подолу. Рудокопова вела машину сосредоточенно и молча. Женя прикидывал, где возьмет материалы пропущенной униановской прессухи, и тоже помалкивал. Еще он хотел знать, зачем вдруг понадобился ей, но спрашивать об этом не собирался: придет время — сама расскажет.

Вернувшись с Кипра, он навел о Рудокоповой справки, но выяснил только, что никаких особых подлостей за ней не числится, а неофициальная биография почти не отличается от той, что опубликована во всех справочниках. Поработав два года моделью и, видимо, кое-что заработав, она зарегистрировала в Италии фирму по пошиву одежды. Сама Рудокопова тогда ничего не шила, вернее, почти ничего. Она размещала заказы на киевской и черниговской швейных фабриках, отправляла на Украину недорогую ткань и лекала, а назад получала готовые костюмы. Затем на костюмы пришивались ярлыки ее компании с отметкой «Сделано в Италии», и одежду развозили по Европе. Главными покупателями были немцы. Еще через год она купила эти швейные фабрики — тогда они почти ничего не стоили, а вскоре завезла в Чернигов оборудование и наладила производство тканей на месте.

Рудокоповой удавалось извлечь пользу даже из неудачных проектов. В какой-то момент она попыталась заняться еще и шерстью для своих тканей, но с этим почему-то ничего не вышло. Почему — неизвестно, зато известно, что, заменив овец на коров, она очень скоро организовала производство твердых сыров, а чтобы не было проблем со сбытом, купила долю в сети супермаркетов. Активы Рудокоповой оценивали миллионов в двести пятьдесят — триста. Не бог весть какие деньги, но все-таки. Отчего она решила вдруг выпускать компьютеры, никто толком Жене сказать не мог, но, отмечая склонность Рудокоповой подминать под себя всю производственную цепочку — от получения сырья до продажи конечного продукта, специалисты предполагали, что сборкой компьютеров дело не ограничится.

С бизнесом Рудокоповой все было более-менее ясно, зато остальное скрывалось в тумане. Семья? Хобби? Говорили, что у нее муж-итальянец, что сперва он помогал ей вести дела, но уже много лет Рудокопова все решает сама. Любит и покупает хорошие машины. Несколько раз ее видели в антикварных салонах. Негусто.