Кошки-мышки - Гюнтер Грасс Страница 6

Осенью того же года, когда он научился плавать, его исключили из юнгфолька и сунули в гитлерюгенд, ибо на протяжении нескольких воскресных дней он отказывался вести свой отряд — Мальке был юнгцугфюрером — в Йешкентальский лес на утренник. Этим исключением он также снискал себе, по крайней мере в нашем классе, шумное одобрение. Как обычно, он оставил наше одобрение без особого внимания или воспринял его с некоторым смущением, продолжая — теперь уже рядовым членом гитлерюгенда — отсутствовать на воскресных утренниках; в этой молодежной организации, которая охватывала всех подростков старше четырнадцати лет, его отсутствие не слишком бросалось в глаза, дисциплина в гитлерюгенде была послабее, чем в юнгфольке, поэтому парню вроде Мальке удавалось оставаться незаметным. Он не был строптивым в обычном смысле слова, регулярно посещал еженедельные отрядные собрания и политзанятия, участвовал во все более часто назначаемых спецмероприятиях вроде сбора металлолома или макулатуры, не чурался акций «зимней помощи», лишь бы бренчание кружкой для пожертвований не мешало его воскресной заутрене. В качестве члена государственной молодежной организации Мальке оставался безвестным и бесцветным, тем более что перевод из юнгфолька в гитлерюгенд не являлся случаем исключительным, зато в нашей гимназии, уже после первого лета на затонувшей посудине, у него сложилась особая — не хорошая и не плохая, а легендарная репутация.

Судя по всему, наша гимназия, особенно по сравнению с упомянутой молодежной организацией, постепенно приобретала для тебя куда большее значение, чем может иметь обычная школа с ее отчасти консервативными, отчасти трогательными традициями, разноцветными гимназическими фуражками, неизменными апелляциями к духу учебного заведения — ибо ты ожидал от нее чего-то такого, чего она не могла тебе дать.

«Что с ним?»

«Говорю тебе, он чокнутый».

«Может, это связано со смертью отца?»

«А всякие побрякушки на шее?»

«Вечно ходит молиться…»

«Да он вообще ни во что не верит, точно».

«Для веры он слишком рассудочен».

«Сначала ту штуковину нацепил, теперь еще и эту, зачем?»

«А ты сам у него спроси, ведь это ты ему тогда кошку…»

Мы гадали так и эдак, но не могли тебя понять. Пока не научился плавать, ты был никто, хотя иногда тебя вызывали к доске и обычно ты отвечал правильно, а именовался ты Йоахимом Мальке. Кажется, классе в седьмом или позднее, но до твоих первых попыток научиться плавать мы некоторое время сидели за одной партой; нет, вроде бы ты сидел за мной или же по соседству в среднем ряду, а я вместе с Шиллингом сидел в ряду у окна. Позже говорили, будто ты до восьмого класса носил очки, но я этого не помню. Да и неизменные высокие шнурованные ботинки я заметил лишь тогда, когда ты, научившись плавать, повесил шнурок на шею. В мире происходили великие события, но летоисчисление Мальке имело другой отсчет: до сдачи экзамена на свободное плавание и после; когда всюду — пусть не сразу, а постепенно, сперва на Вестерплатте, затем на радио, потом в газетах — началась война, гимназист, не умевший ни плавать, ни ездить на велосипеде, не представлял собой ничего особенного, зато тральщик класса «Чайка», ставший позднее сценой для выступлений этого гимназиста, сыграл, пусть всего на несколько недель, свою роль в боевых действиях в Путцигской бухте, в заливе и у рыбного порта на полуострове Хель.

Польский флот был не велик, но амбициозен. Мы наизусть знали все характеристики новейших боевых кораблей, спущенных со стапелей преимущественно в Англии или Франции, и могли без запинки перечислить все данные о вооружении, водоизмещении или узловой скорости, точно так же, как без труда приводили все названия легких итальянских крейсеров, устаревших бразильских броненосцев или мониторов.

Позднее Мальке превзошел нас и в этой премудрости, у него словно от зубов отскакивали названия японских эсминцев от спущенных на воду лишь в тридцать восьмом году новейших кораблей класса «Касуми» до более тихоходных, построенных в двадцать третьем и модернизированных судов класса «Асагао»: «Хумидзуки», «Сатуки», «Юдуки», «Нокадзе», «Хадакадзе» и «Оите».

На изложение сведений о польском военном флоте не требовалось много времени: оба эсминца «Блыскавица» и «Гром», водоизмещением по две тысячи тонн и со скоростью тридцать девять узлов, ушли за два дня до начала войны в английские порты и были приняты в британский флот. Эсминец «Блыскавица» существует до сих пор. Он служит плавучим музеем военно-морского флота в Гдингене, принимая экскурсии школьных классов.

Тем же курсом отправился к Англии эсминец «Бужа», имевший водоизмещение полторы тысячи тонн и скорость тридцать три узла. Из пяти польских субмарин лишь подлодке «Вилк», а также тысячетонной подлодке «Ожел» после рискованного похода без капитанов и навигационных карт удалось добраться до английских портов. Субмарины «Рысь», «Жбик» и «Семп» предпочли интернирование в Швеции.

В начале войны в портах Гдингена, Путцига, Гейстернеста и Хеля находились лишь бывший французский крейсер, давно устаревший и потому использовавшийся в качестве учебного судна и плавучей казармы, да еще заградитель «Гриф», построенный в нормандском Гавре, — хорошо вооруженный корабль водоизмещением в две тысячи двести тонн, который по штатному расписанию брал на борт триста мин. Далее следует назвать единственный эсминец «Вихрь» и те шесть тральщиков класса «Чайка», что ходили со скоростью восемнадцать узлов, имели семидесятипятимиллиметровое носовое орудие и четыре пулемета на турелях; они осуществляли траление и постановку минных заграждений, для чего, по официальным данным, брали на борт двадцать мин.

Вот один из этих стовосьмидесятипятитонных тральщиков и был построен будто специально для Мальке.

Военные действия в Данцигской бухте, продолжавшиеся с первого сентября по второе октября, завершились после капитуляции полуострова Хель следующими чисто внешними результатами: польские корабли «Гриф», «Вихрь», «Балтик», а также три тральщика класса «Чайка» — «Меве», «Ясколка» и «Чапля» — были сожжены или затонули в портах; немецкий эсминец «Леберехт Маасе» был поражен артиллерийским огнем, тральщик M-85, наскочив северо-западнее Вестерплатте на мину, установленную польской подлодкой, затонул и потерял треть экипажа.

Захваченными оказались лишь остальные три тральщика класса «Чайка», получившие легкие повреждения. «Журав» и «Чайка», переименованные в «Оксхёфт» и «Вестерплатте», вскоре снова встали в строй, а третий тральщик «Рыбитва» при буксировке из Хеля к Нойфарвассеру дал течь, завалился набок и остался дожидаться Йоахима Мальке, ибо он достал следующим летом латунную табличку с выгравированной надписью «Rybitwa». Позднее поговаривали, будто польский офицер и боцманмат, которые под присмотром немцев стояли у штурвала, нарочно затопили тральщик, последовав знаменитому примеру моряков в Скапа-Флоу [6].

Так или иначе, тральщик затонул в стороне от фарватера, неподалеку от навигационного знака перед Нойфарвассером, и хотя он удачно лег на одну из многочисленных отмелей, в последующие годы войны его палубные надстройки, остатки релингов, погнутые воздухоотводы и крепления носового орудия продолжали торчать из воды, служа тебе, Йоахим Мальке, вожделенной целью, подобно тому, как польским школьникам служил целью крейсер «Гнейзенау», затопленный в феврале сорок пятого у входа в порт Гдыни; правда, неизвестно, нашелся ли среди польских мальчишек, нырявших на «Гнейзенау» и обиравших его, кто-либо, кто спускался под воду с такой же одержимостью, как Мальке.