Уролога.net - Оганес Диланян Страница 6

Изя нашел новых «жертв» для своего самовыражения: он часами стоял с горскими евреями в кругу, рассказывал им об иудаизме, гордился своей принадлежностью к великой еврейской нации…

Из-за врожденной умственной близорукости Изя не замечал многих факторов, которые прямо указывали на то, что его в круг не приняли. В частности, когда он подбегал к кругу, все испуганно шарахались. Эти люди, которым сам черт был не брат, которые не знали, что такое страх, по-моему, просто боялись Изи как чего-то крайне непонятного. Вот представьте себе картину: стояли кавказцы и мирно курили, испытывая редкое состояние покоя и благоговения.

Подбегал Изя.

— Роберт, шалом алейхем! — громко кричал он и повисал на шее Роберта большого, подтягиваясь изо всех сил, чтобы его поцеловать.

Роберт, пребывавший в состоянии прострации, вздрагивал, вытирал рукой щеку, большими удивленными глазами смотрел на спину Изи и вообще всем своим видом показывал, что не помнит даже имени этого несуразного явления. Изя же, не обращая внимания на Роберта, спрыгивал с него и бросался к следующему ЛКН.

— Гиви! Комар в жопу, дорогой! — У Изи были зачатки ассоциативной памяти, а грузинское приветствие «гамарджоба» он мог выговорить только ассоциативно.

Гиви с минуту смотрел на Изю, пытаясь вырвать мозг из планового кумара, и заходился в истеричном смехе, представляя, видимо, комара в заднице.

— Ильяхус! Шалом, брат! — кричал Изя маленькому сморщенному тату, у которого глаза всегда были полуприкрыты, а на лице блуждала мечтательная улыбка.

— Шалом, шалом, шма Израэль, — привычно говорил Ильяхус, делая это настолько буднично, что становилось понятно: Изя для него безликий еврей, каких много в синагоге и в общине.

— Гоги, Зураб, Тигран, Джамхуд, здравствуйте, братья! — радостно восклицал Изя, поочередно целуя всех…

Его не волновало, что его никто не целовал в ответ, что никто не задавал ему никаких вопросов, что во время его рассказов начиналось бурное обсуждение, куда сегодня поехать за анашой, что грузины запевали «Сулико»… Для него эти люди были роднее всех остальных, ибо не унижали его национально-религиозное достоинство. Думается мне, что если бы они замечали Изю, то непременно сделали бы это…

Эпизод первый. Поцелуй

Привычка целовать всех, стоящих в кругу, погубила Изю.

Как-то, выходя с занятий по гистологии, он увидел своих «братьев» по крови. Он не обратил внимания, что те стоят подтянуто, внимательно слушают высокого человека в галстуке и кивают головами.

— Салям алейкум, Джамшуд. — Чмок.

— А-а-а-алейкум аса-са-салям, — выдавил из себя Джамшуд.

— Шалом, Роберт! — Чмок! Изя прыгнул на шею большого.

— М-м… — Роберт со страхом смотрел на Изю.

— Комар в жопу, Гиви! — Очередной чмок.

— Прывэт, Ызя. — Гиви попытался пихнуть Изю в бок, намекая, что следующим в круге стоит не кто иной, как один из преподавателей анатомии, по совместительству — зам. декана младших курсов, крепко сбитый черноволосый человек. Но Изю остановить было уже невозможно.

— Здравствуйте, Борис Васильевич! — Чмок! Звонкий такой в наступившей тишине чмок… — Как ваши дела…

* * *

— Дядя Вова, мы вас очень уважаем, конечно, но это уже ни в какие ворота не лезет! — орал Борис Васильевич так, что студенты, которые были в теме и стояли за дверью кабинета дяди Вовы, беззвучно сползали на пол по стене, истерично дрыгая руками и ногами.

— Он меня поцеловал! Я вышел к этой черножопой братии попросить, чтобы они не гоготали, как сумасшедшие, он подошел, схватил меня за руку и поцеловал! Поцеловал, понимаете!

— М-м-м-м, э-э-э-э…

Двойная дверь кабинета дяди Вовы была достаточно звуконепроницаема, чтобы студенты не смогли слышать его ответов.

— Я все понимаю! Но это уже ни в какие ворота не лезет! Это невозможно терпеть! Я вас очень уважаю, но скажите ему, что меня нельзя целовать! — исходил бешенством Борис Васильевич. — Я ненавижу, когда мужчины целуются!

…Любого другого студента схожая ситуация резко подняла бы в глазах студентов. Но Изя не обладал нужной харизмой…

Эпизод второй. Изя, Кавказ и фашизм

Роберт большой должен был разрешить какие-то вопросы в Измайлово, посему его в тот день не было на Охотном ряду. К его несчастью, Изя в тот день тоже был в Измайлово — на занятии по биологии…

Серебристая, наглухо тонированная девяностодевятая модель «Жигулей» Роберта сотрясалась от басов и надрывного голоса очередного кавказца, поющего про караван, молодого караванщика и тонны анаши. Роберт меланхолично заряжал в беломорину порцию нового для него, узбекского плана. Он затянулся и стал ждать прихода. Приход не заставил себя ждать…

— Шалом, Роберт! — открыл дверцу машины Изя. — Как ты, брат? Давно не виделись.

Изя уверенно пожал руку Роберта, потянувшись, поцеловал его. История с Борисом Васильевичем не образумила его.

Роберт привык к этой галлюцинации. Как правило, в самые проникновенные моменты гашишного угара появлялось это пятно, почему-то целовало его и рассказывало очень поучительные истории про ранее неведомые Роберту страдания какого-то восточного племени. Роберт примерял эти притчи к своему внутреннему дзен и удивлялся, сколько же в них гармонии. Он откинулся, прикрыл глаза и приготовился слушать очередную красивую сказку про царя Соломона, его сорок жен и его мудрые высказывания. Однако узбекская анаша подействовала нестандартно.

— Что это за дерьмо ты слушаешь? — спросил Изя, нажимая на eject. — Я на днях древние еврейские песнопения купил, послушай.

Салон машины наполнился завываниями сложной, грустной и доселе незнакомой Роберту музыки.

— Роберт, скажи мне, а на Кавказе фашисты много евреев убили? — Изе было невдомек, что Сталин не пустил фашистов на Кавказ, ибо там были стратегические запасы бакинской нефти. — Наш народ убивали, как мух! Как тараканов, нас уничтожали! В газовые камеры загоняли!

— М-м-м-м… — Роберт решил, что больше не будет курить узбекскую анашу — та вела себя по-свински, вместо спокойствия и философских дум принесла яркие, слишком яркие картины газовых камер.

— Вот смотри! Гитлер ненавидел нас! Он создавал для нас гетто и резервации! — распалялся Изя. — Он жег еврейских детей, поливая их бензином, он вешал еврейских женщин, используя одну и ту же веревку!

Воображение Роберта нарисовало ему картину прерий Америки, где в резервациях почему-то сидели евреи. А поскольку слово «еврей» у него ассоциировалось со скрипачом его любимого ресторана дядей Моней, то он видел бизонов, бензин и дядю Моню с разбитой скрипкой.

— Знаешь, что они делали с мужчинами? — не успокаивался Изя. — Они кастрировали мужчин!

…Бизоны расступились, в резервацию вошел Гитлер и спустил дяде Моне штаны…