Столкновение с бабочкой - Юрий Арабов Страница 6

Ленин хмуро посмотрел на Радека и на всю камарилью. Ему вдруг показалось, что он играет роль Городничего в известном «Ревизоре». Вокруг столпились чиновники-кровососы, и все ждут решающего слова – отрекся ли Николай или нет? И что в этом случае делать? Только Надя, голуба душа, была совсем из другой пьесы. Бледная, с выпученными глазами, она напоминала страдающую мировую душу. Откуда? Из Метерлинка или Чехова. Декадентка. Сошедшая с ума учительница. Она меня позорит. Декадент есть ренегат, педераст и сволочь во времена усиления реакции и застоя. В петлю его, в столыпинский галстук!..

– Чему вы радуетесь, товарищ Радек? Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!..

– Меня фамилия обязывает. Кстати, и в вашей можно найти некоторые сомнительные аналогии.

– Сомнительные? Славно. Но какие же?

Совсем распустились. Дерзят. Вот к чему приводит демократический централизм. Нам нужен просто централизм, без всяких прилагательных. Но он ведет к вождизму и комчванству в первичных партийных организациях. Тоже плохо. И что в этом случае делать? «Задрать юбку и бегать», как говорила моя покойная матушка.

– Ульянов… Это ведь от улья. Вы – всего лишь пасечник, Владимир Ильич. А мы – ваши пчелы.

– Что ж… Пчела очень полезна, – поддержал тему Ленин, не показывая вида, что смертельно обиделся. – Но бывают случаи, когда пчелы трутневеют. Не хотят работать и собирать пыльцу. Знаете, что тогда делает пасечник? Он травит их дымом, чтобы они убирались из улья к чертовой матери!..

– Дым отечества… Да-с, знаем! Мы им и так отравлены, – согласился Карл.

– Это не дым отечества, не надейтесь. Это дым химической немецкой атаки. А пасечник берет новых пчел, молодых и здоровых, чтобы каждая работала за двоих.

В словах Ленина почудилась угроза, и все как-то присмирели, сдулись. Луначарский же, чью лучезарность Ильич принизил у входа в ресторан, стал еще более мутным, как луна в облаках.

– И кто же из нас трутень? – спросил Радек, решившись идти напролом, – Я, что ли?

– Не фраппируйте своим эго! Не будьте институткой на выпускных экзаменах! Я говорю не о насекомых. Я говорю о подложных именах, которые сбивают с толку. И что за странные клички у социал-демократов!.. Вот, например, товарищ Троцкий. Откуда он взялся и почему с такой фамилией вылез на нашу голову?

– Он рассказывал, что это фамилия его тюремного надзирателя. Взял псевдонимом. Так. Ради шутки, – доложил Луначарский, трясясь и вибрируя, потому что весь разговор принял на свой счет.

Он был мнителен, добр и фальшив. Последнее – от чрезмерной сладости, которую временами источал.

– Врете! – радостно сообщил Ильич. В голосе его появился победоносный хрип тромбона, когда из него вместе со слюнями выдувают высокую ноту.

– Но я знаю… Лев Давидович – мой близкий друг!..

– Нет. Вы врете всей социал-демократии, а не только мне одному!.. Оба врете. И выносить это более невозможно!..

Воцарилось испуганное молчание. Гром уже прогремел, и яростный ветер дохнул из ближайшего леса, на который уже упал шквал ливня.

– Ваш Троцкий взялся от Троицкого — священника, который преподавал ему в детстве Закон Божий! Здесь только выбросили букву «и». А что это значит? Это значит – поповщина! Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой! И все трое – в одном лице! Лев Давидович Троицкий . Живоначальный и вездесущий!..

У Луначарского случился короткий обморок. Он упал бы навзничь, если бы несколько рук не поддержало его.

– У вас обоих еще меньшевик на губах не обсох, а вы уже заняли место святой Троицы. Куда это годится? И почему мы, большевики, должны с этим жить? – душевно, по-дружески осведомился Владимир Ильич, наслаждаясь своей властью и игнорируя обморок товарища.

Кто-то поднес к носу Луначарского нашатырь.

– Унесите его прочь, – распорядился Ленин. – Он не готов для дальнейшей полемики… – и зачем-то добавил: – Чаруйте меня, чаруйте!..

Как его задобрить? – пронеслось в мутной голове Луначарского. – Как укротить?

Ему пришло на ум, что нужно срочно сделать доклад под названием «Наш лучезарный вождь Ильич», а потом выпустить отдельной брошюрой. Пожалуй, сделаю доклад, а там видно будет.

И он вправду его сделал через полгода.

– Верно, – сказала вдруг Надежда Константиновна.

Ленин вздрогнул от ее голоса, как если б рыба заговорила.

– Вы ничего не поняли. И потому – молчите, – посоветовал ей Ильич со скрытым теплом.

– Нет. Я уж скажу, – заявила Надежда Константиновна. – Лев Давидович правильно назвался. Вы, Владимир Ильич, – Бог Отец, Троцкий – Бог Сын, но будет еще и третий. Вот о чем говорит эта шарада.

Моя жена – троцкистка. Как вам это понравится?..

– А кто этот третий?!

– Неизвестно, – выдохнула она.

– Не нужен нам третий. И первые два не нужны, – отрезал Ленин. – Нам необходимы честные фамилии, а не сомнительные псевдонимы. А Маркса с Энгельсом куда девать? Как их в эту троицу втиснуть?

– …а Бабефа? – спросил Радек, протирая платком очки.

– А вот это вы зря сказали! На свою голову сказали! Во вред себе упомянули!..

– Ну друзья… Товарищи… Нельзя же так! – засуетился Зиновьев.

Рыхлый и широкий, словно мешок с картошкой, лишенный хребта, он начал бегать среди ссорящихся, заглядывая каждому в глаза.

– Господа!.. Нельзя ругаться накануне исторических событий! Нужно пожать друг другу руки. Все за одного, и один за всех!

– А мы и не ругаемся. Мы обозначаем принципиальную позицию. Бабеф – каждый из вас, кто верит на слово буржуазной прессе. Эти бабефы от чернильницы и пера, эти гулящие девки офсетного алфавита, эти шакалы политической позы и гиены социальных отбросов… Бабефы сплетни и навета напели вам об отречении Николая!.. Да этот слушок нужно тысячу раз проверить! Впрочем, и проверять ничего не нужно… Видно на глаз, что сплетня… Бред Бабефа, который объелся за ужином куриной печенью!..

– Сами вы Бабеф, Владимир Ильич, – отмахнулся Радек, но не злобно, а скорее устало. – Слух вы определяете на глаз… А ушами что видите? Николая в полном здравии?

– Ушами я ничего не вижу. Я ими шевелю, когда получается. Получим подтверждение, а потом и поговорим. О Бабефе. И о вашей предательской позиции, товарищ Радек, – уточнил Ленин.

– Предательской по отношению к чему?

– Ко всему, – объяснил Ильич.

– Как хотите. А я лично еду в Россию, – заявил Карл.

– Скатертью дорога. Но не надейтесь, что я буду носить вам передачи.

– Социал-демократия – это не только вы, – сказал Радек с угрюмостью молодого человека, готового на все. – Меня Россия знает. И я Россию не предам!

Карла Радека знает Россия!.. Боже мой, с какими шизофрениками мне приходится работать!