Несущие кони - Юкио Мисима Страница 6

Хонда вышел из машины у высоких храмовых ворот «тории», на которых висела табличка, извещавшая о том, что въезд запрещен.

Засыпанная гравием дорога, делая плавный поворот, вела к храму. По обе стороны дороги в рощицах криптомерии на веревках, протянутых по веткам, слегка колыхались белые полоски, прикрепленные в определенном порядке. На выступавших из-под земли корнях сосен и дуба сочно зеленел, напоминая водоросли, мокрый от вчерашнего дождя мох. Вскоре дорога пошла вдоль реки, в зарослях бамбука и папоротника усилился шум воды, а с неба, пробивавшегося сквозь ветви деревьев над головой, на траву лились жгучие лучи солнца. За мостом, на вершине выщербленной каменной лестницы где-то в глубине впервые мелькнул краешек белого с пурпурным узором занавеса храмового помещения.

Хонда одолел каменную лестницу и вытер пот. На склоне горы Мива возвышался величественный храм. На площадке перед храмом гравий расчистили и засыпали песком прямоугольную арену, с трех сторон вокруг этого места для состязаний были расставлены стулья и скамьи, а слева и справа над ними натянули большой шатер. Свое место почетного гостя Хонда обнаружил как раз под этим шатром.

Появился жрец в белой одежде и объявил Хонде, что настоятель с нетерпением его ожидает. Хонда, оглянувшись на светившуюся розоватым цветом арену, подготовленную для турнира, последовал за жрецом в служебное помещение храма.

Хонда привык ко всему подходить серьезно, но особенно набожным не был. Глядя на то, как в утреннем небе величаво сияют вершины необычных деревьев, растущих на возвышающейся за храмом божественной горе, он не мог не почувствовать, что там обитают боги, но нельзя было сказать, что им постоянно владели благочестивые мысли.

Чувствовать, что тайна, словно чистый воздух, переполняет этот мир, и, признавая тайну, считать это явлением случайным — совершенно разные вещи. Конечно, Хонда питал к тайне нежные чувства, его отношение к ней напоминало отношение к матери. Однако ощущение, что можно прожить и без матери, полагаясь на самого себя, свойственное молодым, было для Хонды наполовину врожденным, оно владело им с девятнадцати лет.

Присутствующие — гости и местные деятели — обменялись визитными карточками, прозвучали длинные приветствия, и настоятель повел всех к храму. Около храма под навесом две жрицы лили из черпаков на руки гостям воду для очищения. В храме уже устроились спортсмены — пятьдесят человек в бойцовской форме казались синей глыбой. Хонду усадили на самое почетное место.

Музыкант извлек высокие ноты из инструмента, похожего на флейту, и священник в просторном одеянии и высокой, напоминающей птичий гребень шапке начал читать обращенную к богам молитву: прогоняя злых духов, он провел над головами присутствующих слева направо и снова налево веткой священного деревца сакаки, с которой гроздью свисали молитвенные полоски белой бумаги.

Вслед за устроителями Хонда, как представитель почетных гостей, поднес в дар богам такую же ветку сакаки, а от спортсменов ветвь на алтарь возложил пожилой, лет шестидесяти, мужчина в выцветшей форме. Жара становилась все сильнее, и Хонда ощутил под рубашкой неприятно щекотавший кожу пот. После церемонии все спустились во двор и расселись: почетные гости — на стульях под шатром для почетных гостей, спортсмены — на циновках под шатром для спортсменов. Места под открытым небом, предназначенные для паломников, уже были заполнены, здесь люди сидели, повернувшись на восток, лицом к храму и священной горе, поэтому утреннее солнце светило им прямо в лицо. От солнечного света прикрывались веерами и полотенцами. Потянулись многословные приветствия и речи, Хонда тоже, поднявшись, произнес подобающие случаю слова. Из выступлений стало понятно, что пятьдесят спортсменов разделены на две группы по двадцать пять человек — «красные» и «белые», и состязания пройдут в пять туров, в каждом туре среди пяти спортсменов от каждой команды победу одержит тот, кто выиграет все пять встреч. Пока продолжалась бесконечная речь председателя местного общества военных, сидевший рядом настоятель прошептал на ухо Хонде:

— Взгляните на молодого человека, крайнего справа в первом ряду. Он на первом курсе колледжа при университете Кокугакуин, но от команды «белых» будет выступать первым. Присмотритесь к нему: в мире кэндо на него возлагают большие надежды. Девятнадцать лет, а уже третий разряд.

— Как его зовут?

— Иинума.

Это имя вызывало какие-то ассоциации, и Хонда переспросил:

— Иинума… Его отец тоже кэндоист?

— Нет. Сигэюки Иинума держит известную в Токио частную школу националистической организации, он ревностный поклонник этого храма, но сам не фехтует.

— Отец сегодня будет здесь?

— Я слышал, он хотел посмотреть, как будет выступать сын, но, к сожалению, из-за деловой встречи в Осаке приехать не сможет.

Вне сомнения, это тот самый Иинума. Имя Сигэюки Иинумы теперь стало достаточно известным, а каких-нибудь двадцать три года назад Хонда знал прежнего Иинуму — воспитателя и секретаря Киёаки. Когда в рабочей комнате судей пошли разговоры об идейных движениях, Хонда взял почитать последние журнальные материалы у сослуживца, изучавшего эти движения. Среди них была статья «Деятели правого направления», где о Сигэюки Иинуме говорилось следующее:

«Выдвинувшийся в последнее время Сигэюки Иинума действительно отмечен лучшими качествами человека из Сацума [10]— верностью и преданностью; в школьные годы у себя на родине в провинции Кюсю считался самым способным учеником, но семья была бедной, поэтому он не мог учиться дальше и по рекомендации местных властей отправился в столицу воспитателем молодого наследника маркиза Мацугаэ; он с рвением занимался образованием своего воспитанника и самообразованием, но воспылал страстью к служанке семьи Мацугаэ — Минэ, бежал с ней и после долгих лишений достиг видного положения, организовав свою школу Сэйкэн, которой занимается с необычайным энтузиазмом. Женат, естественно, на Минэ, у них есть сын».

Прочитав это, Хонда впервые узнал что-то о Иинуме, встречаться им не приходилось, и в памяти сохранилась только внушительная, обтянутая унылой дешевой тканью спина, которая маячила впереди в длинном темном коридоре резиденции маркиза Мацугаэ. По этим воспоминаниям Иинума всегда представлялся Хонде бледной, неясной тенью, тонущей во мраке.

Огромный слепень, бросая тень, собрался сесть на чисто подметенную площадку для состязаний, но передумал и переместился к покрытому белым полотном столу, где сидели почетные гости, загудел над ухом одного из гостей. Тот, раскрыв веер, отогнал его. Достоинство, с которым он открыл веер и отмахнулся от слепня, напоминало о его звании, указанном на врученной Хонде визитной карточке, — наставник в кэндо, имеющий седьмой разряд. Многословный председатель местного общества военных все еще продолжал выступать.

От прямоугольника перед глазами, нет, от самого пространства, поднималось горячее, прерывистое дыхание к нависающей крыше главного храма, к зелени священной Горы, к блистающему небосводу. Когда это повисшее молчание, которое вот-вот должны были взорвать боевые выкрики и звуки ударов бамбуковых мечей, шевелил редкий ветерок, его призрачное дуновение было наполнено предчувствием героической схватки и постоянно движущихся призраков.