Шанхай. Любовь подонка - Вадим Чекунов Страница 6

Разглядываю себя в зеркало. Грудные мышцы, конечно, уже не те, да и руки заметно отощали. Но каждое утро я делаю сотню отжиманий, как бы ни провел предыдущий вечер: дисциплина – прежде всего. Иначе, с моим-то образом жизни, на плаву не удержаться. Разве последние пару месяцев зарядку не делал – мне ногти на ногах подстричь некогда, какие уж тут отжимания… Ноги тоже стали совсем худые, много хожу пешком. Живота почти нет. Особенно, если втянуть. Лицо помятое, но если умыться холодной водой, станет почти как новое.

Беда только, что вода из крана всегда идет теплая, с мерзким болотным привкусом. Говорят, ее ни в коем случае нельзя пить, даже кипяченую. Может, и так, но я не трачу деньги на покупную.

Брился я вчера, сегодня вполне сойдет и так. Зубы чистить раздумал – от зубной пасты запросто могу проблеваться. Полувыдавленный, смятый в самой середине тюбик противен уже тем, что здорово похож на меня.

А еще тупая бритва-одноразка… И пересохший обмылок на фальшивом мраморе столешницы… Иногда я представляю, как они оживут, точно в «Мойдодыре» или «Федорином горе» и выскажут мне все, что думают. Да толку-то… Я и сам знаю, что они скажут.

Стоя под душем, намыливаю подмышки и пах. Размышляю – не подрочить ли. Особой бодрости не ощущаю. Ладно, может, чуть позже.

После водных процедур, ничуть не посвежевший, возвращаюсь в комнату, напяливаю шорты и футболку.

– Эр! Сань! Сы! У! – раздается из-за окна.

Пиво прохладное – кондиционер у меня всегда на восемнадцать по Цельсию, поэтому мне везет просыпаться не в луже пота. Мою квартиру сосед-немец называет «Зибирия» и в гости приходит в вельветовой куртке. Немца зовут Лас. Круглолицый, в очках, он смахивает на фашиста-тыловика или на протестантского пастора, приторговывающего наркотой в свободное от службы время.

Лас живет этажом ниже, прямо подо мной. Иногда мне лень ему звонить или писать смску, и я просто стучу пустой бутылкой об пол. Пиво китайцы разливают в удобную тару – ноль шестьдесят три, такую бутылку – темного толстого стекла – приятно держать в руке. Не Америка, где упитанные дядьки в клетчатых рубашках потягивают пиво из нелепых бутыльков – горлышко едва заметно в здоровенном кулаке. Но тут – уважающий мужчину Восток, при всей внешней тщедушности местных мужичков.

Лас приходит обычно со своим, баночным – объясняет, что банки легче тащить из магазина, чем стекло.

«И ты после этого зовешь меня Обломовым?» – усмехаюсь.

Лас парень начитанный. Объясняет, что он не ленив, но рационален. Как Штольц. Говорю ему, что пиво в жестянках гораздо хуже по вкусу.

Немец рассудительно замечает, что все китайское пиво говно, а вкус говна – всегда говенный. Независимо от того, в стекле оно или в банке.

Мне многие местные сорта нравятся, но спорить с немцем о пиве – глупо.

Сейчас Лас свалил на летние каникулы к себе в Германию.

Наша убогая бетонная четырехэтажка, общежитие для иностранных специалистов – «Вайго чжуаньцзя сушэ» – почти пуста. Кроме меня и старичка-япошки, сейчас никого не осталось. Япошка живет сверху. Каждое утро я слышу его топот, мне кажется, дома он ходит в деревянных сандалиях, с двумя дощечками на подошве, вместо каблуков, как в театре кабуки. Дыг-дыг-дыг-дыг, дыг-дыг-дыг-дыг… Как он умудряется бегать по маленькой комнате, где почти все место занимают кровать и письменный стол – не понимаю. Но япошка и сам небольшой. Он хороший, вежливый и приветливый. Иногда я ворую пиво из его холодильника. Наверняка он знает, что это я – ведь Ласа здесь нет.

Хочется курить. Понурой гориллой сижу на кровати и верчу в руке пустую пачку.

Лучшие шанхайские сигареты так и называются – «Шанхай». Десять юаней пачка. Золотистая, с видом Пудуна [3]телебашня, под ней «дом с шарами» и чуть поодаль небоскреб Цзиньмао. Если пачку покрутить в руке, от телебашни разбегаются голографические лучи. Развлечение идиота… И я предаюсь ему каждый день.

Роюсь в пепельнице.

Дохлый номер.

Всегда докуриваю почти до фильтра.

Где-то начинает играть моя «Nokia» – задорный китайский привет флегматичным чухонцам. Таких «нокл» полно на электронном рынке возле метро Баошанлу. Китайская электроника такова, что или сломается сразу или будет служить верой и правдой. Шанс – фифти-фифти. Моя пока работает. Русское меню в ней замечательное. «Орган тела сообщения», «голубые зубы», «звоните книжным», «спаривание».

Иногда моя работа кажется мне бессмысленной: сколько бы я ни обучал их русскому языку, они все равно будут писать именно так… Я выпустил в «большую жизнь» переводчиков и гидов не меньше полноценной роты. Но Китай полон своего, невесть откуда взятого русского языка.

Когда мне кто-нибудь звонит, «Nokia» исполняет непонятно как попавший в нее фашистский марш. Китайцы принимают его за советскую песню, американцы – за китайский гимн, и только немец Лас, когда слышит, морщится и укоризненно качает головой. Впрочем, больше для виду. В такие минуты он становится похож не на тыловую крысу, а на задумчивого и печального следователя гестапо.

Поднялся с кровати. Качнуло, повело в сторону. Добрался до стола и среди вороха непроверенных тестов отыскал трубку. На дисплее неизвестный номер. В таких случаях я почти всегда нажимаю «сброс», но сейчас зачем-то тыкаю в клавишу с зеленой трубкой.

– Але!

Молчание. Слышен шум улицы.

Ладно. Попробуем так:

– Хэлоу! Хэлоу?

В ответ, после паузы, озадаченное:

– Вэй? [4]

Кто-то из местных ошибся номером.

Отвечаю:

– Вэй!

– Вэй? – спрашивает неизвестный.

Подтверждаю:

– Вэй, вэй!

Становится интересно – кто кого.

Продолжаем, меняя лишь громкость и интонации:

– Вэй!

– Вэй!

– Вэй?!

– Вэй!!

– Вэй?

– Вэй!

– Вэй?..

– Вэй-вэй, вэй?..!!!!!

– Вэй!..

Они никогда не говорят: «Простите, куда я попал?» Или хотя бы: «Это кто?» Биороботы. Неутомимое упорство, монотонное, пугающее явной нечеловеческой природой. Заклинивший агрегат.

«Вэй! Вэй! Вэй!»

Матч завершается в пользу хозяев поля – сдаюсь и нажимаю «сброс».

Выхожу с остатками пива на балкон. Вдыхаю пыльный, теплый и влажный шанхайский воздух. Приятный ветерок со стороны Пудуна. На небе лишь пара забравшихся в самую высь облачков и тающий росчерк инверсионного следа от пролетевшего самолета. Покачиваются верхушки кипарисов. Шелестят листья бамбука возле бетонного куба трансформаторной будки. В прошлом, кажется, месяце, мне не удалось дойти до дома буквально пару шагов – ночевал как раз под этим бамбуком.