Кати в Америке - Астрид Линдгрен Страница 6

Внезапно мы очутились уже в Кеблавике [16]. Мои представления об Исландии всегда были несколько туманны. Естественно, в глубине души я отдавала себе отчет, что они совершенно неверны, но, пожалуй, питала слабую надежду, что кто-то вроде Гуннара с гряды Речной Склон’ или Эйгиля Скаллагримссона [17]будет стоять там в аэропорту, шумно ударяя по щиту. Но ничего подобного! Те исландцы, которых я там увидела, производили такое же впечатление, как герои журнальной рубрики «Юбиляры этой недели». И единственной, кто поднял шум, была Тетушка, потому что ей наконец-то удалось заснуть, а теперь ее разбудили, чтобы она, выпрямившись, просидела полчаса в аэропорту Кеблавик. Все аэропорты, которые мне доводилось видеть, примерно так же шумны и веселы, как шведский поселок при железнодорожной станции в дождливое ноябрьское воскресенье. И Кеблавик не являл собой исключения.

Гуннар с гряды Речной Склон, вероятно, не жил в Кеблавике, потому что, держу пари, он бы наверняка быстро нашел дорогу от дверей своего дома. Нет, Исландия оказалась совершенно не такой, какой я ее себе представляла. И, только прочитав на дверях дамского туалета надпись: «Konir» [18], я почувствовала во рту терпкий привкус «Havamal» [19].

* * *

О Нью-Йорк! О метрополис! [20]

— Во всем мире есть лишь один большой город, — сказал мистер Хейли, когда мы парили над La Guardia [21], разглядывая миллионы миллионов огней этого города. — И он раскинулся внизу под нами!

Сначала я собиралась изречь: «Is that so?» — но потом передумала и спросила:

— Ну а Чикаго?..

— Чикаго — большой небольшой провинциальный город, — ответил мистер Хейли.

Я наблюдала за Тетушкой, которая в Америке впервые надевала башмаки на пуговках. Она бросала вокруг бдительные взгляды, вероятно, чтобы ее не застал врасплох какой-нибудь гангстер или ковбой с Дикого Запада.

Маленький любезный седовласый старичок посмотрел наши паспорта. И тогда меня впервые осенило, что американец — не то же, что швед.

— Вы должны покинуть Соединенные Штаты в день моего рождения, — сказал он, выяснив, на какой срок нам выданы визы. Трудно представить себе, чтобы в Швеции полицейский паспортного контроля ни с того ни с сего приплел свой день рождения. А возвращая паспорт, маленький старичок, открыто глядя мне в глаза, сказал:

— Молитесь за меня!

Еще ни один шведский чиновник не предлагал мне помолиться за него. И однако же, я уверена, что это, пожалуй, не было бы лишним.

* * *

Через несколько часов я стояла у окна в номере отеля и смотрела сверху на неправдоподобный Нью-Йорк. Тетушка между тем деловито распаковывала вещи. Я дрожала от возбуждения. И не только потому, что была в Нью-Йорке, нет, вовсе не поэтому... Но где-то за всеми этими каменными громадами лежала огромная Америка. Та страна, которую индейцы — герои моего детства — оросили своей кровью. Там некогда пал в своей последней горькой битве Ситтинг Булл [22]. Там простирались бескрайний прерии, где в стародавние времена блуждали стада буйволов и где повозки переселенцев, пересекая прерию, упрямо пробивались на Запад, на золотые прииски. Там находились Скалистые горы и река Миссисипи! О да, Миссисипи! Подумать только! А что если Гек Финн [23]по-прежнему в звездные ночи скользит там на своем плоту?

Я глубоко вздохнула.

И где-то там, далеко, располагалась земля, что некогда приняла голубоглазого, светловолосого, пропахшего нюхательным табаком шведского эмигранта [24], когда он, преисполненный надежд, явился туда со своим полосатым чемоданом в руке, желая тотчас же приняться за работу и загребать деньги лопатой. О Мать Америка, ты была строга к нему поначалу, но все-таки...

Я еще глубже вздохнула.

— Что с тобой? — спросила Тетушка. — Тебе нехорошо?

Я сердито посмотрела на нее. Если я что на свете и ненавижу, так это когда меня прерывают. Особенно теперь, когда, стоя у окна, я заключала в свое сердце Америку.

III

олден, или Жизнь в лесу» [25]— одна из моих любимых книг. Потому что я — существо слабое и Генри Дэвид Торо необходим мне для моральной поддержки. Предположим, я хотела бы иметь шубу или что-нибудь в этом роде, но не настолько, чтобы тупо думать: «Счастлив тот, у кого есть шуба!» Нет, это было бы пламенное, изнуряющее, всепоглощающее страстное желание, заполняющее каждую минуту бодрствования и заставляющее всхлипывать во сне. И тогда есть лишь одно спасительное средство: припасть к стопам Генри Дэвида и стать философом, «who wants but little» [26]. Разумеется, если только у тебя нет денег на покупку шубы. Но их у тебя нет! У тебя есть лишь позорно мизерное ежемесячное жалованье и Тетушка, у которой при одном лишь намеке на то, что хорошо бы коснуться отцовского наследства — единственного, что у тебя есть, — появляются складки вокруг рта. И тогда тебе уже не до шуб. В таких случаях старине Генри Дэвиду цены нет. Он помогал мне множество раз, когда я стояла перед витринами магазина «Н.К.» [27]и чувствовала, как из самых укромных тайников души просачивается желание — иметь. И, поборовшись некоторое время сама с собой, я, поплотнее закутавшись в плащ философа, а затем отпихнув мистера Торо в сторону, говорила: