Последнее прощай - Фиона Лукас Страница 6

Порой пробуждение похоже на плавный выход из легкой, белой туманной дымки. Мгла постепенно рассеивается, и вы чувствуете себя обновленным, готовым встретить утро с ясным взором и мыслями. К несчастью для Анны, новый день начался для нее с чувства заживо погребенной под лавиной. Сон ее был блаженно пуст и снежно-бел, но ощущение такое, будто на грудь водрузили нечто тяжелое, что не давало подняться с кровати, и она не вполне осознавала, что ее окружает. Она лежала, будучи не в состоянии шевелиться, не в состоянии думать. Наконец она собралась с силами и стала выбираться.

Для начала она разомкнула веки. Моргнув пару раз, она почти освоилась, хотя один глаз все же отзывался охотнее другого, и повернулась, попытавшись сосредоточить взгляд на часах. Но на том месте, где она ожидала увидеть цифровой дисплей, теперь оказался древний механический будильник с колокольчиками на коротеньких медных ножках.

Плотные шторы были задернуты и едва пропускали свет, но она сообразила, что окно находится не на своем месте. Оно должно быть справа, а это явно располагалось слева.

Она села в кровати, нахмурилась. И вот — наконец-то — все начало становиться на свои места. Она не в своей спальне, а в комнате для гостей. Она потерла сонные глаза, в животе заурчало.

Боже. Эта ночь… тот звонок.

Она вдруг поняла, что так и не дождалась автоответчика Спенсера. Вместо этого в трубке раздался голос, нарушивший привычную пустоту и тишину.

Услышав его, она тут же швырнула телефон в дальний угол гардеробной, после чего частично ползком, частично на четвереньках ринулась прочь, к противоположной стене, где, прижав колени к груди, затаилась и уставилась на гардеробную, словно ожидая, что оттуда в любую секунду вылетит призрак. Дрожь немного поутихла, она смогла подняться, спотыкаясь, выйти из комнаты, войти в другую, напротив, плюхнуться в эту кровать и, судя по простыням, провалиться в судорожный и беспокойный сон.

После смерти Спенсера какие только странные сны ей не снились. В них они жили обычной жизнью, и все было так реалистично, что, пробуждаясь, она будто вновь возвращалась в те ужасные первые дни после аварии. А потом начинались кошмары…

Но эти сны не всегда были плохими. Порой, в сумерках, на грани бодрствования и сна, она представляла, что он лежит в кровати рядом с ней, теплый, невредимый и живой. Пару раз она могла поклясться, что ощущала на спине его дыхание, легкие прикосновения его рук на своем бедре, но, очнувшись, находила его половину кровати холодной, без единой складки. Она решила списать это на подсознательное отрицание действительности в попытке заполнить зияющую дыру, оставшуюся после его ухода.

Неужели прошлой ночью случилось то же самое? Она ушла с вечеринки расстроенной. А это могло что-нибудь да спровоцировать…

Продолжая обдумывать эту мысль, Анна заворочалась, осознав, что не обратила внимания на время на будильнике. Она повернула голову, чтобы еще раз на него взглянуть.

Одиннадцать тридцать две? Она спрыгнула с кровати.

В полпервого она должна быть на новогоднем ланче с родителями Спенсера, а это — в лучшем случае — сорок пять минут езды до Эпсома. Пора выезжать, и притом немедленно!

Но мельком глянув в зеркало, она поняла, что этот план провалился еще на этапе идеи. Она была все в том же помятом черном платье с прошлой ночи; по колготкам поехала стрелка, которая начиналась под пяткой и исчезала под подолом; а судя по волосам, можно было подумать, что ее застиг ураган.

Времени на выяснение, что же произошло прошлой ночью, не осталось. Менее чем за пятнадцать минуть ей надо успеть заскочить в душ и одеться во что-нибудь приличное, а потом, даже если всю дорогу до Эпсома флиртовать с ограничением скорости, выходило, что нужно будет много срезать.

Мама Спенсера была зациклена на пунктуальности, поэтому Анна всегда старалась являться на эти воскресные встречи раз в две недели ровно к половине первого, хоть они никогда не садились за стол раньше часа. И несмотря на то, что Спенсер никогда и никуда не приходил вовремя, а Анна не могла припомнить ни одного семейного ужина, куда они не опоздали бы по меньшей мере на полчаса, казалось, что свою невестку Гейл судит по особым стандартам.

Возможно, оттого, что эти обеды начались вскоре после смерти Спенсера как способ поддержать друг друга в этот страшный период, чтобы посмеяться, поплакать и вспомнить его, а потом традиция просто потянулась сама собой, и никто не осмеливался предложить ее прервать. Опоздание могли счесть за неуважение.

К полудню Анна смогла собрать себя в кучу и сесть в машину. В двадцать минут первого она уже выезжала на трассу М25, утапливая педаль газа в пол. Лило как из ведра, ужасающе холодное, ледяное месиво грозило превратиться в гололед, опустись температура градуса на два пониже. Анна врубила дворники на максимум и заставила себя обогнать несколько машин и грузовиков, чтобы не тащиться в медленной полосе, — как она обычно и поступала в такую погоду. Впрочем, дорога была знакома, и вскоре она уже вела машину инстинктивно, позволяя мыслям блуждать.

Так что же случилось прошлой ночью на самом деле?

В действительности было лишь два варианта: либо она и в самом деле услышала в трубке голос — голос Спенсера? — либо подумала, что слышала его. Ни один из сценариев не успокаивал: первый вариант был чересчур уж неправдоподобным, а второй означал, что этот год она начала с нервного срыва.

Ведь он сказал не просто какие-то слова. Он сказал: «Прощу прощения?» Их слова, их шутку.

Неужели ей так сильно хотелось услышать его ответ, что она его просто вообразила? Скорее всего. Прошлой ночью она бежала от переживаний, даже еще до того, как успела добраться до дома и свернуться на полу в гардеробной своего мужа. Достаточно только вспомнить, как она разговаривала с Габи…

«О боже. Габи!»

Она забыла позвонить ей ночью и попросить прощения. Какая же она ужасная подруга!

Обычно Анна водила очень осторожно — Спенсер даже начал называть ее «бабулей», когда она садилась за руль, но сейчас она свернула на обочину. Это была настоящая экстренная ситуация. Сумка лежала на пассажирском сиденье, она потянулась и стала в ней рыться. Лишь когда ее пальцы коснулись дна, она поняла свою ошибку.

Ее телефон так и лежал в глубинах гардеробной, куда она забросила его после звонка. Как бы паршиво ей ни было из-за разлада с Габи, сейчас она ничего не могла с этим поделать. Все откладывалось до вечера, пока она не вернется домой.

Анна глянула на дорогу, включила поворотник и снова влилась в поток машин. Тот голос — его голос — снова зазвучал у нее в голове.

«Прошу прощения?»