Ветви на воде - Эдвин Чарльз Табб Страница 6

Скелету повезло как утопленнику.

Солнце уже почти садилось, когда мальчишки двинулись к шоссе, оставив меня лежать на песке.

– Спасибо, что почистил за меня рыбу, – бросил мне напоследок Карл, и они ушли. Их резкий смех эхом отдавался в наступающих сумерках.

Мне удалось сесть и как следует ощупать места побоев. Мне подумалось даже, может, ни нос, ни ребра все-таки не сломаны? Но у меня болело все тело, и я не мог сделать с этим ничего, кроме как обвить руками голову и надеяться на лучшее. Бороться дальше было бесполезно. Мои слезы высыхали, изо рта и носа почти перестала течь кровь. Я задумался, как я выгляжу, когда из полумрака вдруг раздался мужской голос:

– Да уж, досталось тебе на орехи.

Я поднял глаза, но последние яркие лучи уходящего солнца вспыхнули за спиной говорившего, не дав мне разглядеть его как следует. Я прищурился, чтобы сияние было не таким резким; распухший глаз тоже мешал видеть.

– Что? – я расслышал его слова, но не знал, что еще ответить.

– Я говорю – досталось тебе на орехи.

– Их было семеро.

– Я знаю. Я видел.

Мне понадобилось полминуты, чтобы осознать, что взрослый человек смотрел, как меня били, и не вступился, даже не сказал ни слова. Это ведь была нечестная драка.

– Почему вы им не помешали? – спросил я.

– Ну, во-первых, это не мое дело, но в основном потому, что семеро крепких, здоровых мальчишек, напавших на парня младше них, без труда справились бы и с таким стариком, как я.

Отлично, подумал я, ещё один трус.

– Кто вы такой?

– Мистер Питтман. Генри Питтман. Я живу в старом автобусе.

Это немного прояснило ситуацию. Я знал, кто он такой. У причала, недалеко от того места, где земля резко поднималась к шоссе, всегда, сколько я себя помню, стоял ветхий школьный автобус. Все шины были спущены, двигатель не работал. На окнах висели шторы, которые всегда были закрыты, даже в летнюю жару. Хозяином автобуса был человек, похожий на актера Берла Айвза. Я думал, он уже пожилой, хотя потом выяснилось, что ему было всего пятьдесят три. У него была чёрно-серая козлиная бородка и усы, редеющие волосы, и половина его веса явно ушла в живот. Я часто видел его пьющим пиво в баре «Кирби», где работал мой отец.

Думая над его словами, я решил, что пусть он и трус, но он прав. Если бы он вмешался, Томми и другие мальчишки просто не обращали бы на него внимания, пока им не осталось бы другого выхода, кроме как переключиться на него.

– Ну а ты кто такой? – спросил он.

– Джек.

– А фамилия у тебя есть, Джек?

– Тернер.

Он смотрел на меня, понемногу узнавая.

– Ты же Повара мальчонка, да?

– Ага. Мой папа работает в «Кирби», – сказал я, поскольку ничего лучше не придумал.

– Я знаю. Иногда захожу туда выпить пива.

– Ага. Я вас там видел.

– Ну, тогда и я тебя видел. Может, зайдешь ко мне на минутку, перевяжу тебя? – предложил он, указывая на автобус с таким видом, будто это была отмеченная множеством наград больница.

– Все в порядке, – ответил я, не желая проводить вечер в компании старика. – Не так уж и сильно мне досталось.

– Ну, хоть смоешь кровь с лица. Сейчас ты похож на героя фильма ужасов, – хохотнул он. – Можно было бы назвать его «Как я был боксерской грушей».

Оставив без внимания его попытку пошутить, я подумал, что он прав. Нельзя идти домой в таком виде. Я встал, стряхнул с себя грязь и песок и потащился к нему. Его большое тело закрыло солнце и позволило мне наконец разглядеть его как следует. Он улыбался мне так, будто давно меня ждал. Это была дружелюбная улыбка, от которой его голубые, как лед, глаза становились теплее.

В его взгляде не было жалости, лишь понимание. Меня он никогда не интересовал – подумаешь, сумасшедший старикан, живущий в сломанном автобусе.

Мы подошли к его жилищу, и я вслед за ним полез в автобус, даже не задумавшись, что старик может быть опасен. Наверное, тогда было другое время. Интересно, как часто сегодня напрасные страхи мешают разглядеть хороших людей?

– Садись за стол, – сказал он, указывая на маленький столик, накрытый куском ткани, и два стула, стоявших вдоль стены автобуса. Я сел, он поплелся в хвост.

Пока он возился там, я как следует осмотрелся, ища ответы на вопросы, которые порой себе задавал. Как можно жить в автобусе? Где здесь кровать? Я увидел ее – во всяком случае, то, что выполняло ее функцию, – почти у самого хвоста, зажатую между маленьким комодом и чем-то вроде серванта. В прикрытом тощим матрасом хлипком каркасике я узнал армейскую раскладушку. В ногах на этой кровати лежало аккуратно свернутое потертое одеяло. Пожелтевшая наволочка в тон грязным простыням прикрывала бесформенную подушку. Ближе к передней части автобуса, футах в трех от комода, стоявшего перпендикулярно стене, располагался столик, за которым я сидел – столик с хромированными ножками, какие часто стоят в дешевых закусочных. Стул, который мне достался, тоже был хромированным, обивкой ему служил тонкий красный пластик. Местами он был порван, и из-под него пучками торчала подкладка, напоминавшая редкие седые волосы. Еще один обшарпанный стул стоял напротив меня, между столом и шкафом, как рефери.

За шкафом во всю ширину автобуса тянулась занавеска. Я предположил, что там ванная, потому что однажды, проходя мимо автобуса, обратил внимание на трубы, соединявшие его низ с чем-то под землей, видимо, с системой очистки стоков.

Старик вернулся, притащил маленькую аптечку с бинтами и перекисью водорода.

– Мистер Питтман, я…

– Зови меня Хэнк, – перебил он, роясь в аптечке. – Все мои друзья зовут меня Хэнк.

– Хэнк, – я впервые в жизни назвал взрослого по имени, – со мной все хорошо, правда. Не надо со мной возиться.

– Это меньшее, что я могу для тебя сделать, раз уж не смог помочь.

Отобрав нужные материалы, он, как настоящий врач, приступил к работе. Я решил, что он мне нравится. Он был дружелюбным и легким на подъем. Еще говорил со мной не как с малышом, и я это оценил. Многие взрослые разговаривали с ребятами моего возраста так, будто наших мозгов с трудом хватало, чтобы ходить и дышать одновременно.

Бинтуя меня, он рассказывал о рыбалке, туристах, автобусе и рыбацких лодках, спрашивая, что я думаю по каждому вопросу, как будто у меня на все было свое законное мнение. Никто из взрослых еще не говорил со мной так, будто я имею значение.

– Ну вот. Пойди посмотри на себя, – сказал он, закончив и гордо улыбаясь. Я осмотрелся в поисках зеркала.

– Куда?

Он рассмеялся.

– Ах да, извини. Вон там, за занавеской, увидишь ванную. На маленьком столике, где стоит умывальник, лежит зеркало для бритья.