Скорее всего - Лев Рубинштейн Страница 59
Скорее всего - Лев Рубинштейн читать онлайн бесплатно
Про него как-то забыли. Да и я давно о нем ничего не слышал. Спросил недавно у старого своего приятеля, что слышно о Гене Снегиреве, его соседе по писательскому дому. “Умер Гена, – сказал приятель. – Уже полгода как умер”.
Великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин в одном из своих бессмертных произведений рассказывает читателю о посещении Большого Кавказского хребта. В соответствии с романтической эстетикой того времени Кавказ ассоциировался в сознании людей с чем-то диким и натуральным, противопоставленным насквозь фальшивой и бездарной жизни столичных великосветских салонов. Именно с этим ассоциировался Кавказ, а вовсе не с Черемушкинским рынком, не с паспортным режимом, не с патриотическим движением скинхедов – и ни с чем прочим, с чем ассоциируется он в наше время. Впрочем, отдельные антитеррористические операции и другие действия по обеспечению территориальной целостности страны велись уже и в те далекие годы. Про Кавказ было известно не так много, во всяком случае, гораздо меньше, чем в наши дни. Впрочем, и тогда доподлинно было известно, что Кавказ – это очень высоко, просто ужасно высоко. Именно поэтому, желая подчеркнуть исключительно высокое положение своего лирического героя среди оставшихся внизу людей, поэт в первой же строке стихотворения взволнованно восклицает: “Кавказ подо мною”. В том смысле, что выше Кавказа, казалось бы, ничего нет, но и тот пониже будет. Понятно, мол? А чтобы уже совсем был понятен масштаб достигнутой высоты, поэт помещает на одном уровне со своей фигурой парящего орла как символ всего того, выше чего уже вообще бог знает что находится, то есть именно что сам Бог.
Это то, что касается всего “высокого”. А есть ведь еще и “глубокое”. Например, бывает “глубочайшее проникновение в суть вещей”. Или бывает что-нибудь такое, что “мало с чем сопоставимо по глубине и силе”. Еще бывает так, что кто-нибудь вдруг возьмет да и “заглянет в бездну”. Всякое ведь бывает с людьми.
Здравый смысл убеждает нас в том, что стремиться одновременно ввысь и вглубь есть чистое безумие. Но, как показывает реальный человеческий опыт, зря убеждает. Более того, реальный человеческий опыт заставляет нас поверить даже в более чем абсурдное предположение, что в каких-то особых случаях “глубокое” оказывается выше “высокого”.
Теперь, чтобы было понятно, к чему я все-таки клоню, попробую пересказать удивительную историю, поведанную однажды двумя питерскими художниками – мужем и женой. Как-то раз собрались они попутешествовать по Сванетии. Их знакомые, побывавшие там какое-то время назад, рассказали им, что в таком-то месте есть такой-то Дом творчества художников и что, если они явятся туда и скажут, что они тоже художники, их, скорее всего, пустят на пару-тройку дней там пожить. Так они и сделали. Нашли этот самый Дом творчества, представлявший собою несколько уютных деревянных домиков, сказали, что они художники из Петербурга, и их действительно приютили на три или четыре дня. Первым же утром, ранним, хрустальным утром, художница проснулась, разбуженная одним из вполне законных требований организма. Вышла наружу. Красота немыслимая. Симпатичная дощатая кабинка обнаружилась сразу же. После совершенного действия художница рефлекторно заглянула в круглое отверстие и, к своему изумлению, не обнаружила там никакой ямы. Никакой ямы там и не было, а была там бездонная пропасть. Так она и стояла, завороженно вглядываясь сквозь сортирное очко в бескрайнюю бездну. Вначале грациозно и неторопливо проплыли два пушистых облачка. А когда облака проследовали куда-то дальше, она не без труда разглядела на страшной глубине гордо парящего орла.
Такой небезукоризненной свежести заголовок появился, уверяю вас, вовсе не потому, что автор не сумел придумать чего-нибудь другого. Прекрасно мог бы. А просто тот заголовок, какой есть, связан с некими довольно давними музыкальными воспоминаниями.
Помните такое ублюдочное явление, как “легкая музыка”? Это чисто советское, как мне кажется, изобретение означало что-то такое невнятно-незапоминающееся, что-то такое, что не являлось ни симфонией, ни оперой, ни песней, ни даже увертюрой к оперетте. Дрянь, в общем, какая-то, безответственный и невразумительный блямблям, кормушка для музыкальных троечников.
Так вот, рассказываю. Когда-то моя семья жила в композиторском кооперативе с не очень хорошей звукоизоляцией. Представили себе, что такое композиторский дом с плохой звукоизоляцией? Хорошо, тогда рассказываю дальше. Ближайшим нашим соседом по лестничной площадке был некий не сильно выдающийся, но зато сильно пьющий композитор по фамилии, допустим, Телятников. Доставал он нас, вообще-то говоря, не столько музыкой, сколько выяснениями отношений с женой. В минуты наивысшего драматического накала он орал: “Ты кто такая есть? Ты кто вообще? А я – композитор Анатолий Телятников! Заткнись, сука!” Иногда он бывал в хорошем настроении и тогда звонил в дверь посреди ночи, просил сигарету и норовил втиснуться в квартиру, чтобы “поболтать немножко, а то вот мы ведь соседи, а так мало общаемся”.
Время от времени жена от него уходила, и тогда начиналось уже совсем черт знает что. К нему приходили гости, такие же обормоты, как он сам. В соответствии с каким-то неписаным протоколом сначала они звонили в нашу квартиру. Открываешь дверь и видишь, что стоит на пороге некое такое существо и напряженно молчит. “Вы к кому?” Молчит. Потом что-то долго вспоминает. Потом мучительно произносит: “Нтолий здесь жвет?”
“Нет, вот сюда вам”. – “Спсб”. – Его сил хватает только на согласные. Но не уходит, продолжает стоять, пока его не развернешь лицом к двери искомого Анатолия. А один такой, когда я открыл дверь, и вовсе, не говоря худого слова, шагнул в мою квартиру, растянулся во весь свой немалый рост в коридоре и богатырски захрапел. Пришлось звонить в дверь к пресловутому Анатолию, чтобы тот, поминутно извиняясь и даже как-то приседая в пароксизме добрососедской сердечности, уволок своего гостя к себе. Волочь пришлось за ноги.
Запомнилась одна ночь. Весна. Но уже здорово жарко – видимо, это был май. Окна открыты. У соседа тоже. У него гости. Видимо, музыканты. Сначала монотонное “бу-бу-бу” и характерное стекольное позвякивание. Потом с грохотом отворился рояль. И началось. Сначала партию фортепиано исполнил один из гостей. Дальше пошло что-то вроде обсуждения. Причем лексика и фразеология этого музыковедения по большей части была такой, каковая в телевизоре обычно звучит как “пим-пим”. “Это, пим, пимня полная! Вот я щас сыграю, пим, вот это, пим, настоящее”. Начинает играть. “Ты что, опимел, пим? На терцию выше, пим твою мать!” – “Ладно, не пима пимдеть-то!” Играет заново – и действительно выше, но не на терцию, а на две – это даже я понимаю.
“Вот, пим, сразу бы так, пим. Теперь я. Вот смотри, пим, учись, пим, пока я жив, пим”. Потом еще. Потом еще. Потом опять позвякивание. Потом музыкальная пауза. Потом кто-то кого-то чем-то по чему-то. Падение на пол пары-тройки человеческих тел. Музыка. Храп. Позвякивание. Музыка. Пимпим. Храп. Пим. Еще какие-то звуки. С первым криком петуха эта нечисть кое-как угомонилась, и я кое-как заснул.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments