Моряк из Гибралтара - Маргерит Дюрас Страница 59

— Вся изюминка, — проговорила она, — как раз и заключалась в том, как вырвать его из этой бесконечной дилеммы.

— Вряд ли есть хоть один человек на свете, который мог бы предсказать, как поступил бы этот бедняга Нельсон, окажись он еще раз в подобной ситуации, — отозвался Лоран.

— Дело совсем не в этом. По-моему, а я много об этом думала, ему уже не оставалось ничего другого, как еще раз умереть. Это единственное, что он мог сделать. Он наделал в своей жизни много-премного шариков-подшипников, стал их королем. Все механизмы мира уже и так вращались исключительно на шариках и роликах Нельсона, да? Так вот, поскольку вряд ли Земле в один прекрасный день понадобились бы какие-нибудь шарики-подшипники, чтобы ловчей вращаться вокруг своей оси, то воображение Нельсона Нельсона вроде как бы заело, оно уже крутилось на одном месте, так сказать, вхолостую. Вот потому-то он и умер — фантазии не хватило.

— Ну, ты сегодня в ударе, — заметил Лоран.

— Почему бы ему, к примеру, не сказать что-нибудь вроде: «Знаете, между нами говоря, я уже сыт по горло всеми этими шариками-роликами, так что по случаю данного печального инцидента решил круто изменить свою жизнь и целиком посвятить себя добрым делам». И тогда смог бы запросто удрать. Она замолчала, закурила сигарету.

— Или, допустим, — вновь продолжила она, — мог бы просто сказать ему: «Эта кровь, что льется из вашей юной головы, если бы вы знали, как больно мне это видеть». И ведь это не стоило бы ему ни гроша, но опять-таки у него еще бы оставался шанс удрать.

— А вот у тебя такого шанса нет, — хмыкнул Лоран.

— Да, ты прав, — согласилась она. — В сущности, все дело в словах…

— Да ты все равно бы себе что-нибудь нашла, не одно, так другое, тут уж я спокоен.

— Все в этой жизни, — изрек я, — сплошные крутящиеся шарики-ролики.

Никто мне не ответил ни слова.

— Если разобраться, это ведь сущая правда, — настаивал я, — ну, что в ней есть еще?

— Железо, — ответила она. — Повсюду сплошное железо. Будь то подшипники или те же яхты…

Она знала, что мне хочется получить дополнительные разъяснения.

— Он был, — задумалась она, — единственным наследником огромного состояния, которое было целиком сделано на одном железе.

— Правда, сам-то он порядком стыдился этого железа, — добавил Лоран.

Она не обратила внимания.

— Он скрывался от своего семейства в море, сам знаешь, что это за народец… — Улыбнулась. — Но железо всегда их объединяло. И доказательство тому…

— Хотя бы то железо, из которого сделана эта яхта.

— Этакий простак от железа, — пояснил Лоран. — Зато уж теперь-то, — продолжил он со смехом, — это железо попало в надежные руки.

Она от души рассмеялась, по-прежнему избегая смотреть в мою сторону.

— И все же следует признать, — заметила она, — что не каждый день убийцы удостаиваются такого внимания.

— Да брось ты, — снова перебил Лоран. — Не было бы убийц, ты нашла бы себе что-нибудь еще, это уж можно не сомневаться…

— Все, что нам нужно, — заметил я, — это хорошая навязчивая идея. И больше ничего.

— Зачем?

Она наклонилась ко мне.

— Благовидный предлог, — ответил я.

— Для чего?

— А чтобы попутешествовать по морям-океанам, — со смехом пояснил я.

Лоран принялся что-то напевать. Никто уже больше ничего не говорил. Вдруг она поднялась и ушла. А я еще долго оставался подле Лорана. Примерно с час. Мы с ним почти не разговаривали. А потом я и сам ушел. Но не вернулся к себе в каюту, а пошел на палубу, на свое обычное место, около лебедки. Правда, не заснул. Когда направился в бар, она уже выходила оттуда. И даже не взглянула в мою сторону.

В ту ночь, чтобы избежать ожидания в каюте, я снова спал на палубе. Проснулся, как накануне и днем раньше, на заре. Вот уже целые сутки, как я не оставался с ней наедине. Но чувствовал такую же усталость, как если бы мы спали вместе. Облокотился о перила. Мы уже шли вдоль французского побережья. Довольно близко от берега. Мимо яхты проплывали небольшие портовые городки, огни бульваров освещали море. Но я даже не смотрел на все это. Уткнулся головой в перила и закрыл глаза. У меня было такое ощущение, будто я уже не способен ни о чем думать — я был весь, до кончиков пальцев, полон ею. Она спала у себя в каюте, и я не мог представить себе ничего другого — кроме нее, спящей. И все города, что проплывали мимо, имели для меня смысл лишь потому, что были немыми свидетелями ее сна. Я уже знал, предчувствовал, что у меня не хватит сил слишком долго бороться с такой невыносимой страстью, что скоро нам с ней все равно придется поговорить. Я долго стоял так, уткнувшись лбом в перила. А потом взошло солнце. И я спустился к себе в каюту, почти бессознательно, вконец опьянев от мыслей о ней, спящей. Там была она. Должно быть, долго ждала меня, а потом заснула. На ночном столике стояла бутылка виски. Это была безрассудная женщина. Спала она, не раздевшись, завернувшись в одеяло, босоножки упали на пол, ноги раскрыты. Пожалуй, выпить она успела не так уж много — бутылка виски была опустошена лишь наполовину. Но спала все равно крепко. Я растянулся прямо на полу, на ковре, мне не хотелось будить ее и было страшно глядеть на нее чересчур долго. Я слишком дорожил ее сном, ее покоем.

Теперь, когда я знал, что она здесь, рядом, мне даже удалось немного вздремнуть. Проснулся я раньше нее. Как и она, спал я, не раздеваясь. Сразу тихонько выскользнул из каюты и отправился в бар. Выпил много кофе. Все матросы собрались на палубе. Было уже девять часов. Мы подходили к Тулону. Проспал я, может, от силы часа четыре. И когда вышел на палубу, почувствовал то же ослепление, что и вчера, что и каждый день. Должно быть, я еще не привык к сверканию моря.

В Тулоне я сошел на берег и оставался там все время стоянки, один час. Я не предложил ей пойти вместе со мной. Еще не знал, вернусь ли назад. Но я вернулся. День, несмотря на остановку, тянулся бесконечно. Я провел его целиком у себя в каюте. Она не зашла ко мне ни разу. Я увидел ее за ужином. Она казалась такой же спокойной, как и накануне, только в глазах появилась какая-то страдальческая усталость, которой я никогда не замечал в ней прежде. Один из матросов, спросил у нее, не заболела ли, она ответила, нет. В тот вечер она опять сразу ушла к себе в каюту. Я почти тотчас же последовал за ней.

— Я ждала тебя.

— Знаешь, я и сам не знаю, чего хочу, — признался я.

— Тебе надо, — медленно проговорила она, — спать на палубе.

Я стоял перед нею, лежащей на кушетке. Должно быть, меня трясло как в лихорадке.

— Поговори со мной, — попросила она.

— Не могу, — ответил я. И попытался засмеяться. — По правде говоря, мне еще никогда в жизни не приходилось ни с кем разговаривать. Я просто не умею.