Высотка - Екатерина Завершнева Страница 59

Хотя чего там — жили мы хорошо, в отдельных домиках. В этом поселке сначала военная часть квартировала, потом строители, потом мы. От военных столовка осталась, футбол-волейбол, душ-туалет, всяко-разно. У местных были тархеты, карточки, они продукты по карточкам получали, вообще жили не очень. А в нашей столовке — борщ, котлетки и квас из ананасов. Да и в меркадо все что хочешь без карточек — были бы деньги. Мы-то на очень приличных зарплатах сидели. Квасили, конечно, по-черному, но выветривалось быстро — воздух, что ли, способствовал. Хотя климат там не приведи господь — живешь как в бане. Чуть пошевелился — весь мокрый. Москиты размером с кулак, джинсу прокусывают, тараканы летающие, ливни тропические, и повсюду плакаты с Фиделем, такой вот климат. — Славик снова наполнил стаканчик, поднес ко рту, потом подумал и поставил на стол нетронутым. — Хватит мне на сегодня, а то опять приставать начну и тогда держите меня семеро.

Так, о чем это я. А я любви.

Завелась у меня в поселке одна, на вид лет восемнадцать, а там кто ее знает, кубашки рано взрослеют. Не то что некоторые — интегрируют, а детство еще не отыграло. И чего я, старый дурак, на тебя позарился, ты ж дите малое… У кубашек к двадцати годам такой опыт имеется, который тебе за всю жизнь не наработать. Ух, и красотки!.. Самая задрипанная кубинская пейзанка не хуже королевы — осанка, взгляд, походочка. Выплывает такая на улицу, на голове самопальные бигуди, из рулончиков туалетной бумаги, фу ты ну ты… Отбрить может не хуже мужика. Как завернет — стоишь себе, просыхаешь, а она хохочет… Там даже не слова важны, а интонация, кураж… У девиц этих куража море. Вечером они, значит, снимают рулончики, распускают волосы, одеваются, если это можно так назвать… А у меня дома жена, между прочим. Любимая, между прочим. И что мне было делать?

— И что же ты делал?

— Да то же, что и остальные — я живой человек или кто? В городе девки по случаю, Лена вроде как постоянная. И не смотри на меня так, иначе не буду рассказывать.

— Да кто на тебя смотрит-то!.. И вообще — какое мое дело, — буркнула я, обидевшись, что меня приняли за моралистку. Обидеться также стоило и за сравнение с карибскими красотками не в мою пользу, но я удержалась, понимая, что Славик хочет отыграться за бездарно проведенный вечерок, контрибуцию, так сказать, получить. Мужа бедного поминает, типа спит он и ухом не ведет. Про своих баб врет — не краснеет. Меня поучает, чтобы выгодно оттенить свое джентльменское поведение. И пускай его, не жалко. Или, наоборот, жалко, но все равно пускай.

— Слушай дальше. Папаша моей Лены торговал гуарано, тростниковым соком, ходил по городским пляжам со своей машинкой. Что-то вроде мясорубки — засовываешь туда стебель тростника, подставляешь стаканчик, крутишь ручку и получается сок. На мой вкус не очень, но местные пьют. Папаши целыми днями дома не было, поэтому мы с Ленкой чувствовали себя очень свободно.

— С Ленкой?

— С Маддаленой. Я из-за нее два года лишних отработал, как тот библейский персонаж, забыл как зовут…

— Иаков.

— …точно. Сам попросился, чтобы меня оставили за производством наблюдать. Слетал ненадолго в Москву, с женой повидаться — и обратно. В Москве хмарь, сырость, люди злые, жена Наташка плачет — возвращайся, сколько можно, а я ей — заработаю на квартиру и вернусь. Заработал… Теперь вот зажигалками торгую, а мог бы на те деньги… все эти выкрутасы горбачевские, чтоб он был здоров…

Был у меня приятель-кубаш, на рыбалку вместе плавали, то-се, вылазки в Гавану. Сидим как-то после работы, выпили, разговоры, какие обычно между выпившими мужиками бывают… Зашла речь про баб. И он мне говорит — ты с Леной поосторожней, я слыхал, она мамба. Я тогда внимания не обратил — ну мамба и мамба, танцует, наверное. Потом и сам стал замечать — странная она.

Накануне моего первого отъезда в Москву пошли на море. Лежим на песочке, загораем, и тут она мне заявляет — если через месяц не вернешься, пеняй на себя. А я ей — в каком смысле? Она говорит — узнаешь. Но на всякий случай я на тебе метку оставлю, что ты мой. И как куснет в руку — вот, погляди, до сих пор шрам остался. Кровь брызнула, я ору — сдурела что ли, ведьма!.. А она смеется. Сорвала какой-то листик, пошептала над ним, приложила — и кровь сразу остановилась.

— Так, понятно…

— Понятно ей. Может, не рассказывать дальше-то?

— Нет уж, давай, раз начал.

— Ну спасибо. Слушатель из тебя — как из собачьего хвоста сито. Ладно, продолжаю. Отработал я эти два года, значит, и собираюсь уезжать — насовсем. Ночь, конечно, с Леной провел, на берегу. Повинился, про жену рассказал, то да се, родина-мать зовет. Ленка выслушала, вцепилась в меня, глаза как у кошки, волосы растрепаны. Останься, говорит, хуже будет. Я начал заливать — не могу, мол, контракт закончился, постараюсь новый найти, а сам знаю, что ни хера я стараться не буду, хочу домой и все тут. А она заладила — останься да останься. Потом встала, зыркнула на меня и ушла.

Ну покурил я, звезды посчитал и домой, на боковую. Как сейчас помню, снилась мне Наташка, как будто плачет она и просит — останься, не надо тебе приезжать. И волосы у нее черные, кольцами свиваются, как у Лены. Проснулся в холодном поту, решил в напоследок в море окунуться. Выполз на море, проплыл метров сто и вдруг слышу шум, как будто ветер поднимается. Оглянулся — кругом все спокойно, пальмы стоят, не шелохнутся. А шум приближается. Ну, думаю, машины по трассе пошли, наверное, и гребу себе дальше.

Доплываю до глубины и чувствую — что-то не то. Вода вокруг бурлит, закипает вроде. Пригляделся — е-мое, так это ж змеи! Целая армия гадов — и я посредине. От страха чуть не потонул, а им до меня дела нет, плывут куда-то в открытое море. Я скорей на берег, прибегаю в дом. Мои кореша ну ругаться, мы из-за тебя на самолет опаздываем, обыскались. А я им — вы че, братцы, я ж только окунуться, на пять минут. Смотрю на часы и глазам своим не верю — два часа корова языком слизала.

— Хи-хи, — говорю, — гражданин командировочный, а как вы относитесь к разного рода ужастикам, про ведьм, вуду, зомби и ты ды? Не злоупотребляете? «Сердце ангела», к примеру? Или про графа Дракулу?

— Эх, ты, — погрустнел Славик, — я ей, можно сказать, душу открыл, а она зубоскалит. Смешно ей… Ведь это еще не все, сладкая, у истории конец есть. Вернулся я домой, а через полгода Наташка моя умерла. Рак крови. Вот тебе и хи-хи. — И замолчал. Лицо серое, обыкновенный дядька предпенсионного возраста, с брюшком, лысиной и в несвежей футболке. Шумно выдохнул, потянулся. — Иди-ка ты спать.

— Славик, миленький, не сердись, — засуетилась я, — ну прости, я же не знала…

— Да ладно, чего там. Забирай свои «Сникерсы» и дуй к муженьку. Кстати, я бы на него посмотрел. Или ты его тоже выдумала, как левшу своего? Хочу узнать, кому ты меня предпочла. Утром покажешь?

Утром полуночный ковбой проснулся, достал сумку (ага, злорадно подумала я, свои вещички-то заранее из номера вынес), порылся в ней, вытащил винчестер зубную щетку и пошел умываться, ни слова не проронив, суровый и простой, как две копейки, привыкший стрелять без предупреждения обходиться малым, срываться с насиженных мест, свидетелей не оставлять, дважды в одном и том же месте не ночевать. Ему-то что — это мои портреты с надписью «Wanted» теперь будут расклеены по городам и весям нашей родины. Это мои фотографии в профиль, анфас и три четверти уже лежат во всех отделениях милиции, это на них по вечерам будут любоваться доблестные шерифы Киева, Жмеринки и Бердичева. Их разыскивает милиция за неуплату гостиничного сбора. Фиг с ними, с объяснениями, но хотя бы извиниться…