Дорога соли - Джейн Джонсон Страница 59

Последующие дни и даже недели все мысли Мариаты были заняты только одним. Она пробуждалась к новому, чувственному миру, с которым ее познакомил Амастан. Девушка снова и снова думала об этом, и порой ей казалось, уж не злой ли дух засел у нее в голове и как-то по-новому изобретательно преследует ее, не давая ни минуты покоя. Каждая подробность свиданий с Амастаном, словно некая галлюцинация, преследовала ее воображение. Она переживала их опять и опять как душой, так и телом. Например, как они лежали под олеандрами, окутанные их густым запахом, и Амастан нарочито спокойно, не торопясь разматывал свой тагельмуст. С какой жадностью Мариата разглядывала черты его лица, открытые для нее во второй раз, но уже совсем в другой обстановке. Их щеки соприкоснулись. Мариата едва не потеряла сознание, потом почувствовала его горячее дыхание на лице, а чуть позже и на груди. Вспоминая об этом, девушка снова дрожала от восторга и наслаждения, с нетерпением предвкушая новые ласки.

Теперь она другими глазами смотрела на остальных членов племени. Интересно, они тоже переживали такое чудо? Чем пристальней Мариата вглядывалась в них, погруженных в дневные дела и заботы, тем менее вероятным ей это казалось. Вот старый Таиб, сидит себе на камне, ковыряет иголкой кусок какой-то цветной тряпки. Билось ли его сердце от одного взгляда на кого-нибудь так сильно, что готово было сейчас же выскочить из груди? Или вот Надия, коричневое лицо которой от солнечных лучей и частого смеха избороздили морщины. Муж ее теперь ушел с караваном. Думает ли она о нем, лежа в своем шатре и сунув руку себе между ног? Или вот вечно злая и вздорная Нура. У нее шестеро детей, она наверняка чувствовала нечто подобное к Абдельрахману, хотя, глядя на них теперь, такого не скажешь. Они вечно ругаются то из-за моли, которая завелась в шерсти, то из-за кончающегося сахара. Трудно представить, что эта пара тоже когда-то не могла наглядеться друг на друга, как теперь они с Амастаном. А уж когда женщины перемывали косточки новобрачным Хедду и Лейле, то говорили про них не с завистью и горячим томлением в голосе, но с грубыми и грязными непристойностями. Все-таки, когда Лейла вышла из шатра жениха, глаза ее влажно поблескивали, а щеки пылали, да и потом Мариата видела, как она смотрит куда-то в пространство или на пламя вечернего костра и чему-то про себя улыбается. Девушка поняла, что не только она испытывает эти чувства. Мир для нее словно окутался удивительным, ослепительным туманом. Она с трудом понимала, где находится и что делает, день перепутался с ночью. Выполняя ежедневную работу, Мариата не видела, чем занимается, разум ее блуждал где-то далеко. Хлеб постоянно подгорал, курам она высыпала за раз недельную порцию, проспала, когда настала ее очередь доить коз, возненавидела дневные часы и с нетерпением ждала ночи. У нее пропали все желания, кроме одного: лежать в темноте, обнявшись с Амастаном, и чувствовать, как в унисон бьются их сердца. Иногда, правда, девушка замечала устремившийся на нее строгий взгляд сощуренных глаз Таны, но женщина-кузнец больше не заговаривала о том, что ей надо покинуть племя. Теперь Мариате казалось, будто ничто не может нарушить удивительное, прекрасное состояние непрерывного счастья, укрытого от любой опасности мощным щитом ее чувственности, в котором она купалась днем и ночью. Девушка не встревожилась, даже когда увидела, как однажды вечером, на закате, Амастан вместе с другими мужчинами племени разговаривал с какими-то двумя незнакомцами в темных одеждах, подъехавшими к селению. Ее нисколько не смутило то, что эти двое были перетянуты патронташами крест-накрест, а за спинами у них торчали стволы винтовок. Когда в ту ночь он пришел к ней позднее обычного, она сразу позабыла, что хотела спросить, кто были те чужаки, настолько мощной была волна желания, повлекшего ее к нему.

Но когда молодой человек уже наматывал лицевое покрывало, собираясь потихоньку вернуться на мужскую половину селения, Мариата взяла его за руку и поинтересовалась:

— С кем это ты сегодня разговаривал? Кто они?

— Так, друзья… Просто друзья. — Амастан скосил глаза в сторону. — Тебя это не должно волновать.

— Потому что я женщина, да? — Мариата старалась держать себя в руках.

— Потому что тебя это не касается.

— Не надо так говорить! Все, что важно для тебя, небезразлично и мне!

— Есть вещи, которые могут касаться только меня одного.

— Например, Манта? — От ревности у нее перехватило дыхание.

— Я всегда буду чтить ее память.

— А я заставлю тебя забыть ее! — Она охватила его голову руками, притянула к себе и крепко поцеловала.

Амастан не сразу, осторожно оторвался от нее, с нежностью положил ладонь ей на щеку и произнес:

— Сердце мое теперь принадлежит тебе, но Манту я все равно никогда не забуду.

— Так, значит, мы поженимся?

Она смотрела на него во все глаза, во взгляде ее сверкал вызов. Слово было сказано и требовало ответа. Но Амастан молчал, и лицо его было непроницаемо.

Прошло несколько долгих секунд.

— А ты, с твоей знатной родословной, примешь меня? Ты же знаешь, что я не могу предложить тебе ни состояния, ни благородного происхождения.

— У нас будет свое состояние. Мы создадим свою родословную. Ты и я.

Он задумчиво кивнул, освободился из ее объятий, встал и заметил:

— Мне надо об этом подумать.

Скованными движениями наматывая лицевое покрывало, молодой человек избегал смотреть ей прямо в глаза и словно хотел поскорее уйти.

Мариата вскочила на ноги, сжала кулачки, будто хотела ударить его, но вместо этого принялась яростно хлопать себя по платью, стряхивая пыль, приставшие сухие листья и обрывки лепестков. Она чувствовала, как горячая жидкость, которую он оставил в ней, побежала по внутренним сторонам ее бедер.

— Не о чем тут думать, — сказала Мариата сквозь зубы. — Неужто мы с тобой лишь забавлялись тут, как детишки, все эти несколько недель? Думаешь, я занималась этим с тобой так, для удовольствия? Или, может, для того, чтобы потренироваться, научиться хорошо плясать, как деликатно выражаются ваши женщины, прежде чем выбрать настоящего мужа? Ты думал так или, может, еще как-то? — страстным шепотом говорила она, сверля его горящим взглядом.

— Прошу тебя, Мариата, не надо. — Амастан примирительно поднял руку ладонью кверху. — По правде говоря, я вообще ни о чем не думал. Время, которое мы провели с тобой, было для меня благословенным бальзамом, излечившим мои старые раны. Понимаю, надо было подумать не только о своих личных проблемах. Но слишком много для нас поставлено на карту, чтобы пожениться сейчас. Для тебя и для всех.