Падшие в небеса. 1997 - Ярослав Питерский Страница 58

– Вернулось все. Опять меня вернуть хотят. В грех опять окунуть собираются.

Отец Андрей задумался. Прошлый раз этот человек говорил ему очень страшные вещи, они буквально шокировали священника, и он даже хотел взять на себя грех и пойти в милицию и все рассказать. Но потом пересилил в себе людской страх и, помня о тайне исповеди, на поход к представителям грешной мирской власти как он считал – не решился. И вот опять, этот человек хочет рассказать ему о новом страшном, о себе! Слушать или нет?

– Вы батюшка я вижу, тоже пугаетесь моих слов? Могу ли я вам довериться или для вас это тоже испытание будет?

Отец Андрей ответил не сразу.

Он молчал и смотрел в лицо этому человеку. Обычное русское лицо, чисто выбритые щеки серые глаза и нос немного картошкой.

В это время в светелку вошла женщина в длинной юбке и с платком на голове. Она заботливо поставила на стол чашки и налила в них заварки из маленького фарфорового чайника. Затем засуетилась и достала из буфета вазу с печеньем и конфетами. Перекрестившись, женщина тихо вышла. Отец Андрей подставил под краник самовара свою чашку и налил кипяток.

– Наливай чай, сын мой. Чай вкусный.

– Вы так и не ответили мне. Ушли от ответа, – тихо спросил гость.

Отец Андрей отхлебнул чай из чашки и, прищурив глаз, медленно сказал:

– Вы люди думаете, все так просто. Пришел в церковь, денег принес. О грехах покаялся и все. Господь он добрый, все простит! Да, он добрый,… но и человек мучиться должен за грехи свои. Мучиться и осознавать. А иначе не какого искупления не будет.

– Я мучаюсь батюшка,…

– Вижу и все же,…

– Вы мне не верите, не искренним считаете раскаянья мои?

– Нет,… верю. Но не пойму. Да и ты должен знать, ты мне о своих грехах рассказываешь и меня заставляешь мучиться, сильно мучиться, пойми, я твои грехи через свое сердце пропускаю!

– И что же мне делать? Если и вы хотите меня оттолкнуть? – растерянно спросил гость.

– Да не оттолкнуть я тебя хочу. А познать тебя насколько ты готов грехи свои искупить? Пока все лишь слова твои. Они искренни, но это лишь слова. А ты не Господь Бог у кого слово сильно, а ты грешник. Поэтому и опасаюсь я тебя и за тебя.

– И что же делать мне что бы доказать свою искренность?

– Дело лучшее доказательство. Людям добро нужно делать.

Гость вздохнул. Он помрачнел и осунулся. Было видно ему трудно говорить, но, тем не менее, он из себя выдавил:

– Я и пришел посоветоваться. Как вы скажете, так я и сделаю.

Отец Андрей удовлетворенно кивнул головой, он опять отхлебнул чай и откусил кусочек печенья.

– Рассказывай сын мой, что на этот раз?

– Очень запутанная ситуация. Мне очень помощь ваша нужна.

– Хорошо, давай подумаем, чем я помочь тебе могу.

Сергей Вавилов был человеком добрым, но он боялся своей доброты. Сергей считал, что именно доброта сделала из него страшное существо, которое несло боль и страх другим людям.

Сергей Вавилов знал, что он должен измениться, а иначе жить дальше не имеет смысла. Сергею было всего тридцать четыре года, но он считал себя уже полным стариком. Нет, физически все было в норме. И даже более, Сергей был здоровым и крепким человеком, но вот морально и внутренне он ощущал себя на все восемьдесят. Жизнь Сергея нельзя было назвать какой-то особенной и необычной, стандартный набор биографических данных для юноши времен конца «брежневского застоя»: школа, техникум, армия. И вроде, все шло «по накатанной», но именно армия и сломала его судьбу. Сергей попал в воздушно-десантные войска и после учебки в Фергане его отправили в Афганистан.

На календаре был восемьдесят второй год…

Там, в горах возле Кандагара он стал…убийцей. Во время одного из боевых выходов взвод вступил в бой с душманами, которые потом укрылись в кишлаке. Десантники преследовали «духов» до конца и устроили жесткую зачистку в афганской деревушке. В одном из глиняных домов Сергей Вавилов стал другим человеком.

Его встретили мальчик и девочка, обоим лет по четырнадцать. Они озабоченно щебетали и как показалось Сергею заговаривали его, отвлекая от чего-то важного. Но Вавилов на эти уловки не поддался и решил проверить все комнаты, в одной из них он увидел через – чур толстый ковер, свернутый в углу в рулон. Сергей решил раскатать это сверток, но тут же получил удар ножом в спину. Благо лезвие попало в ремень разгрузки и не проткнуло внутренних тканей. Сергей обернулся и увидел, что девочка, которая еще мгновение назад была воплощением беззаботности и невинности на этот раз стоит с большим ножом и пытается его убить. Сергей непроизвольно достал штык нож и всадил его юной убийце между грудей.

Он видел, как помутнели черные глаза ребенка. Он видел, как из них убегает жизнь, превращаясь в нечто непонятное в виде расширенных зрачков и ужаса смерти на устах. Девочка захрипела и повалилась на пол. В ту же секунду выскочил ее брат и попытался выстрелить в Сергея из старого дробовика, но и тут Вавилов был быстрее, он отбил ствол и тоже воткнул парню в шею штык нож. Густая алая кровь хлынула на гимнастерку заливая липкой жидкостью и новые кроссовки, которые Сергей купил в гарнизонном военторге, чтобы бегать на боевые, форменные ботинки были тяжелыми и сильно терли ноги, поэтому большинство десантников, уходя на «боевые», предпочитали одевать кроссовки производства обувной фабрики города Кимры.

Сергей поймал себя на мысли, что в это мгновение ему жалко именно запачканную кровью обувь, а вовсе не убитых детей. Он вдруг понял, что убить человеком для него в принципе не так уж трудно, как это рассказывали старослужащие и бывалые офицеры. Сергей с какой-то странной и пугающей радостью осознал, что он с легкостью и непроизвольной виртуозностью может лишать человека жизни! И это тогда его ничуть не испугало, нет напротив, даже обрадовало!

А потом… Вавилов передернул затвор своего «Калашникова» и дал длинную очередь по свернутому ковру. Как он и подозревал, в нем прятался один из душманов. Его Сергей изрешетил, словно мишень на полигоне. На выстрелы прибежали офицер и два солдата, как оказалось – «дембеля». Они удовлетворенно похвалили молодого бойца и, решив подбодрить, предложили отрезать убитому «духу» уши, мол, по негласному правилу «десантник обязан сделать себе такой трофей». У некоторых особо дерзких старослужащих, у которых за спиной был не один десяток «боевых» действительно хранились целый бусы из засушенных человеческих ушей. Вавилов от «трофея» не отказался и, отрезав ухо, положил его себе в нагрудный карман гимнастерки.

То, что Вавилов убил двух детей, никто даже не спросил, о «потерях гражданских лиц» не стали даже упоминать в рапорте после операции. Более того рядового Вавилова представили к боевой награде и через три месяца он получил медаль «за боевые заслуги», которую ему на грудь повесил полупьяный комбат на одном из вечерних разводов.

После этого Сергей Вавилов сильно изменился. Он неожиданно для себя ощутил внутреннюю потребность убивать людей. Сначала стало страшно, и, если бы это было на «гражданке» Вавилов может быть и даже обратился к психиатру, но тут в горах Афгана, этот страх как-то был заглушен страхом за свою жизнь. Рискую жизнью, Сергей вдруг понял, что обязательно должен отбирать жизнь у других. Причем не просто отбирать, а совершенствовать себя в этом! В этом страшном военном ремесле – узаконенного убийства людей!