Волчьи песни - Александр Лапин Страница 58

Нашел. Настиг он ее. Стоит у бара как ни в чем не бывало. Смотрит на него бесстыжими глазами: «Что тебе еще надо? Дала ведь уже!»

Тут-то его и заело. Начал он наседать «буром». Требовать ответов. Она понимает, что от него просто так не отделаешься. И утаскивает его подальше от людей и музыки. На корму, в заднюю затемненную часть палубы, где на данный момент никого нету. Там и идет рваный, напряженный диалог. Он, пьяный, огненный, злой, начинает допрос с пристрастием:

– Почему ты от меня бегаешь? Найти тебя не могу! – облизывая сухие губы, грубо спрашивает он.

– Да некогда мне. Вся в делах. Занята, – с досадой отвечает она.

– Чем ты занята? – он с ходу набирает оборот и повышает градус разговора. – Я тут измотался. Все распродаю, обмениваю акции, а ты?

Он крепко берет ее за руки:

– Мы собрались вместе жить, а ты чего-то крутишь, хитришь! Смотри, Галка, – уже впадая в пьяную истерику, шипит он, – тебе некогда со мной поговорить?

Таким она не видела его никогда. И ей становится страшно.

– Пусти, мне больно! – ледяным тоном отвечает она. – Люди слушают, как ты, пьяный, еле шевелишь языком.

– Это не от того, что я пьяный. Просто я нервничаю и губы меня плохо слушаются.

– Пусти меня!

– Сиди! Будешь вырываться, я тебе такой скандал устрою, что чертям тошно станет. Я тебя вместе с этим стулом выкину в реку. Как Стенька Разин поступлю с тобой.

– Пусти меня! Ты пьян!

– Не-ет! Давай поговорим! Давай спокойно так поговорим, – с нервной дрожью в голосе, но удерживая себя в руках, снова приступает к делу Дубравин. – Что случилось? Почему ты бегаешь от меня? Мы через пять дней договорились тронуться отсюда! Так?! Я тебе звоню и не могу дозвониться. Ты должна была подать заявление на увольнение. Ты сама говорила об этом. Подала?

– Нет! – не глядя на него, в сторону проплывающего на берегу темного леса отвечает она.

– Почему?

– Потому что меня вызвал Протасов. И у нас с ним был разговор. И на этой беседе он предложил мне другую интересную работу.

– Какую такую работу? Почему я об этом ничего не знаю? – Он действительно удивляется такому вот повороту событий.

– Я буду теперь заниматься политической рекламой.

– Ты?! – Его удивление не знает границ.

– Я! А что тут такого в общем-то странного? Когда он спросил, почему я решила уйти, то, конечно, я ему сказала, что устала от этой своей работы…

Дубравин, который привык к тому, что она – это произведение его рук, слушает и не верит. Не верит, что она сама, без его поддержки может представлять ценность как специалист. А главное, он не верит, что из-за этого она отказалась ехать с ним. А может быть, и не из-за этого?

Заныло сердце нестерпимой болью. И ревностью. А потом обидой. Значит, у него все уже готово, а она и не собиралась. Вот как!

Но он пока сдерживается. Надо кое-что еще выяснить. И он вклинивается в ее торопливый говор:

– А с мужем ты говорила?

– С Владом? – переспрашивает она. – Да! – и торопливо отводит глаза в сторону.

– И что? – холодеет он, чувствуя, что и здесь облом.

– Ты знаешь, мы до этого почти не разговаривали. Тяжело было. А тут я пришла домой поздно вечером с работы. А он, бедный, сидит один. Ждет меня. С бутылкой вина. Ну, я и присела. В общем, поговорили. Душевно. Он вспомнил, как мы вместе ребенка ждали. Как растили. Как страшно ему остаться без нас. Он меня так любит. Так любит! Сказал, если я уйду, то он убьет себя… Жить не будет. Вот так вот. Не могу я от него уйти…

– Ты же говорила, что не любишь его? Живешь, как в клетке. Что ж ты врала мне?

– Я не врала! – с отчаянием в голосе почти выкрикивает она. – Я не знаю! Я и тебя люблю, и его люблю!

«Значит, она обманывала меня. Лгала все время. Юлила! Крутила! – Горечь и гнев душат Дубравина. – Сволочь!»

– Я пойду! – она пытается приподняться. Видно, что понимает и боится его.

Он в бессильной ярости и гневе от боли, как зверь, попавший в капкан, рычит на нее:

– Сиди!

А сам все силится, пытается понять все происшедшее до конца. А в голове как камни ворочаются мысли: «Значит, все было ложью. Всё! От начала до конца. Она использовала меня, чтобы получить ребенка. Перебраться в Москву. Устроиться на должность. Гадина! Сука! Сволочь!»

Гнев душит его.

– Сиди, мерзкая! – повторяет он еще раз. А сам чувствует, что всё. Сорвалась его жизнь, как скорый поезд с рельсов. Рухнуло здание, которое он строит.

И что делать? Что делать? Он поставил всю свою жизнь, всю судьбу на эту любовь. И так ошибся!

В бессильной ярости он рычит сквозь сжатые зубы:

– Сейчас возьму и выкину тебя вместе со стулом в реку!

И она, такая из себя вся самостоятельная, деловая, независимая, вдруг неожиданно тонким, детским голоском кричит:

– Помогите! Спасите!

Впереди на палубе гремит музыка. И, конечно, ее крик не слышен из-за гула динамиков. Но краем глаза Дубравин видит, что несколько человек, похоже наблюдавших за ними, начинают переглядываться, видимо, не решаясь подойти.

И в эти же секунды вспоминает. Недавно он подарил ей машину. И при этом сказал: «В какой-то момент, я надеюсь, ты сядешь в нее и приедешь ко мне с ребенком». Вчера он увидел, что на этой машине ездит Влад. И это открытие, которое он вспомнил сейчас, обжигает душу.

И уже не соображая, что делает что-то непоправимое, он рычит напоследок:

– Вот тебе мой последний подарок! Сука! – и ударяет ее ладонью по лицу так, что голова ее дернулась в сторону.

Удар был ошеломляющ. С минуту она сидит оглушенная и потрясенная.

Потом вскакивает. И, пошатываясь, идет к музыке. Навстречу ей выскакивает пара наблюдателей. Окружают. И уводят с палубы вниз. В каюту.

Дубравин, опустошенный, долго сидит один.

Потом встает с места и медленно-медленно идет к трапу. Спускается на нижнюю палубу. В бар. Тут пусто. Шустрый белобрысый мальчишка-официант с прилизанными волосами приносит ему еще полстакана водки. Он втягивает водку сквозь зубы, как воду. Не чувствуя ни вкуса, ни запаха.

Самое страшное для него сейчас – остаться один на один со своими жуткими мыслями. Он боится, что не совладает с ними. Боится самого себя. Ведь с каждой минутой осознание краха всех надежд, всей жизни становится все невыносимее. И выход видится. Такой. Простой и ясный. Осталось только чуть-чуть: переступить что-то внутри себя в душе… И не будет больше страдания.

Нет, ему надо быть с людьми! Там, где люди.

Дубравин выскакивает из бара. Бежит по лестнице на палубу, где гремит залихватская музыка. Где разряженная толпа пляшет под зажигательные мелодии.