Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских - Роланд Харингтон Страница 58

Государыне захотелось ближе узнать этого необыкновенного человека. Гиацинт стал частым гостем на интимных дворцовых вечерах. Там после кофе с ковригами или рома с ромбабами он разжигал трубочку в форме подводной лодки, почесывал какую-нибудь ноющую рану и начинал делиться со слушателями воспоминаниями. Несмотря на густой немецкий акцент или, быть может, благодаря ему, рассказы адмирала о зубастых чудовищах, побежденных им в честной океанской схватке, и кровожадных пиратах, гроздями развешанных на реях, заставляли чернобровую царицу чувствовать оторопь по всему своему пышному тридцатитрехлетнему телу. Но особенно привлекал ее протез Гиацинта. Каждый раз, когда Екатерина слышала аромат адмиральской ноги, соструганной из сандалового дерева умельцем с острова Тристан-да-Кунья, у нее сладко кружилась голова и ей чудилось, что чей-то ласковый голос шепчет ей на ухо: «Das ist der Mann!» [200]

Так импортная императрица влюбилась в импортного мореплавателя.

Однажды под предлогом обсуждения проекта завоевания Патагонии Екатерина пригласила адмирала к себе в Тайную канцелярию на тайную беседу. One thing led to another, [201]и Гиацинт с Екатериной стали парой, пусть и засекреченной. Роман с Романовой!

Несколько слов о характере их отношений. Хотя праотцу шел уже девятый десяток, он был большой вирил. Даже без «Виагры» Гиацинт не увядал! Екатерина же была без ума от храброго мореплавателя и его ароматной конечности. Как я уже упомянул, ее смастерил искусник с далекого южного острова. Протез был очень реалистичный, с мозолями и подагрической пяткой. Подлинник протеза исчез в пасти аховой акулы размером почище спилбергской. Адмирал имел с ней близкую встречу в лагуне атолла Бора-Бора. Екатерина обожала слушать историю о том, как путешественник потерял настоящую ногу и обрел деревянную. Каждый раз, когда императрица принимала Гиацинта в Тайной канцелярии, она просила его снова изложить ей все по порядку, не выпуская ни одной подробности.

Адмирал усаживался на тайное канцелярское кресло, раскуривал трубочку и несколько минут ею попыхивал, нагнетая на государыню напряжение. Затем он обводил внимательным взором свою царственную аудиторию и открывал рот. Праотец рассказывал, как мирно плескался в теплых водах будущего фешенебельного курорта. Как вдруг почувствовал, что кто-то большой и мокрый жует его левую ногу. Как этот кто-то по имени Clupea harengus откушал. Как он схватил морского людоеда за жабры и отчаянно с ним боролся. Как по старой флотской привычке отправил в его адрес несколько соленых словечек. Как, нырнув на глубину десять саженей, поднял со дна острый кусок коралла и этим коралловым кортиком перерезал зверюге горло. Как подоспевшие члены экипажа вытащили его, истекающего кровью, на берег. Как он собственноручно поставил себе жгут из лианы. Как в тот же день, превозмогая потерю конечности, поднялся на капитанский мостик и приказал взять курс на запад. Как попутный тайфун пригнал корабль к маленькому острову, затерявшемуся в просторах Атлантического океана. Как вождь местного племени представил ему местного мастера на все руки — и ноги. Как тот сделал ему новую конечность. Как после многих дополнительных приключений он приплыл в Кронштадт. И наконец, как, пришвартовав фрегат, он выстроил экипаж на палубе и, стуча протезом, выразил морякам благодарность за боевые заслуги.

Все эти подробности — кровавые, героические, географические, психологические, парадные — Гиацинт перемежал шутками в немецком духе вроде «теперь на склоне лет я одной ногой в прошлом, а другой — а другой-то у меня и нет» или «акула дала мне приказ, с левой ноги шагом фарш!»

После каждого такого рассказа Екатерина нежно обнимала Гиацинта и укладывала его на тайную канцелярскую кровать: иссушенный солнцем и извяленный морской солью адмирал весил не больше, чем пол-императрицы.

Надо сказать, адмирал любил соснуть сутки-другие, особенно после сеанса сладострастия. Пока Хакен похрапывал, государыня усаживалась на краю кровати и с наслаждением нюхала искусственную ногу или тихонько постукивала по ней костяшками пальцев. Протез был для нее фетишем, но она этого не знала, ибо в восемнадцатом веке такого понятия не существовало.

Результат альковных канцелярских свиданий не заставил себя ждать. Через девять месяцев после знакомства с Гиацинтом Екатерина родила малыша в беседке царскосельского парка (для конспирации). Это была страшная государственная тайна! О ней знали лишь самые доверенные любовники императрицы: пять братьев Орловых и светлейший князь Потемкин, который тогда еще не был ни светлейшим, ни князем, ни даже Потемкиным. И, конечно, сам адмирал.

Младенец был вылитый Гиацинт, только маленький и двуногий. Серые глазки, правда, были как у мамы. Екатерина держала ребенка в ящике секретера, чтобы никто ничего не заметил. Имени она решила до поры до времени ему не давать, называя его просто mein Wunderkind [202](тоже для конспирации). Поднаторевшая в дворцовых интригах императрица опасалась, что враги узнают про побочного беби и опорочат ее в глазах российских сановников и европейских кабинетов. Но больше всего она боялась, что про Вундеркинда узнает властелин дум восемнадцатого века Вольтер!

Надо сказать, праотец во всей этой истории вел себя с честью. Как джентльмен он не желал, чтобы общественное мнение, отличавшееся тогда ханжеством, сделало ласковую государыню предметом возбужденных пересудов. Как верноподданный он не хотел, чтобы секрет(ер)ный младенец попал в руки какой-нибудь придворной фракции и стал конкурентом цесаревичу Павлу Петровичу, которого адмирал вместе со всей страной считал настоящим сыном покойного Петра III. К счастью, адмирал был вдов. Супруга Гиацинта и мать его двенадцати сыновей умерла еще в царствование Анны Иоановны. Мудрый мореплаватель решил воспользоваться этим обстоятельством. Он положил жениться во второй раз и представить рожденного в беседке беби как нормального отпрыща счастливых супружеских сношений. Тогда перспективы Екатерины спокойно царствовать, а беби спокойно выроста весьма бы улучшились.

Гиацинт изложил свой матримониальный план императрице. Та растроганно посмотрела на одноногого аманта и со слезами на светло-серых глазах промолвила:

— Fantastisch! [203]

Праотец принялся приводить план в действие. Он отправился в Свидригайлово и сосватался к хорошенькой дочери соседского помещика, известной в Клизменском уезде своей невинностью. Хотя адмирал был старше предполагаемого тестя раза в два, а предполагаемой невесты раз в пять, отец девушки дал свое согласие. Гиацинт, как я уже сказал, был дыряв и древен, но богат и куртуазен.

Новая супруга адмирала, урожденная графиня Шушумыгина, была из молодых, да ранних. Дитя шестнадцати лет, она мало знала как о жизни, так и об эротике. Впрочем, адмирал имел обширный опыт кроватных круизов и смог многому ее научить! Другими словами, праотец был прекрасным педагогом постели. Весь медовый месяц, невзирая на разыгравшийся вдруг ревматизм, он со знанием тела преподавал жене уроки любви. Плодовитая до потери сознания, адмиральша забеременела как только адмирал, так сказать, провел с ней контрольную работу. Удостоверившись, что в утробе жены растет Гиацинтик или Гиацинточка, праотец приврал ей, что должен отправиться со своим британским коллегой капитаном Куком к берегам (неоткрытой) Австралии, и ускакал в Петербург.