Лондонские поля - Мартин Эмис Страница 58

— Точно, Инкарнация.

— Хочешь искупаться. Купаешься. Хочешь поесть. Ешь. И тебе не надо ждать чьих-то указаний. Все — на твое усмотрение. Скажем, ты сонная, хочешь лечь в кровать. Идешь и ложишься. Никого не спрашивая. Хочешь посмотреть телевизор. Ради бога! Берешь и смотришь. Твое дело. Хочешь чашечку кофе. Вот тебе кофе. Хочешь прибраться на кухне. Прибираешься на кухне. Ты, может, хочешь послушать радио. Ты слушаешь радио.

Да, и так далее, о любом виде деятельности, какой только вам вздумается назвать… Но через двадцать минут, в течение которых мы перечисляем светлые стороны жизни в одиночестве, двадцать же минут уходят у нас на обсуждение теневых ее сторон, вроде того, что рядом никогда никого не бывает, и проч.

Письмо от Марка Эспри.

Он упоминает о не дающем ему покоя желании заскочить на несколько денечков в Лондон, где-то в следующем месяце. Ссылаясь на восхитительные удобства «Конкорда», высказывает предположение, что не менее удобным, а вдобавок еще и восхитительно симметричным, явилось бы мое согласие вернуться на те же несколько дней в свою квартиру в Нью-Йорке — каковой, по его словам, он пользуется не очень-то часто. Засим следуют тонкие намеки на некую довольно-таки знаменитую дамочку, развлекать которую в апартаментах, снятых им в «Плазе», было бы с его стороны крайне опрометчиво.

Вполне уже овладев искусством совать нос в чужие дела, я тщательно изучил содержимое ящиков письменного стола Марка Эспри. Они тоже полны разного рода трофеев, но только не для публичного обозрения. Товарец из тех, что держат под прилавком. Порнографические любовные письма, пряди волос (как с голов, так и с лобков), всякие выпендрежные фотки. Средний ящик, необычайно глубокий, крепко-накрепко заперт. В нем, может быть, хранится какая-нибудь девушка — вся, целиком…

Я даже просмотрел кое-какие из его пьес. Они отвратны. Слащавые любовные историйки, и непременно — из глубины веков. Действие, скажем, «Кубка» разворачивается во времена короля Артура. Все это мило-премило, но — не очень. Не ахти. Я не понимаю. Он — из тех парней, которые, подняв однажды ужасный шум, затем непрерывно награждаются, и этого уже ничем нельзя остановить; совсем как Барри Мэнилоу.

И еще. Гложет меня одна нестерпимая мысль. Я заново просматривал дневники Николь Сикс. Своих дружков она обозначает инициалами: Г. Р., который всегда был паинькой. Ч. Х., славно обобранный. Н. В. с его поползновениями на самоубийство. Х. Б., совершенно опустившийся после развода с женой. Т. Д. и А. П., оба подсевшие на стакан. И. Дж., умотавший в Новую Зеландию. Б. К., который, по всей видимости, взял да и вступил в Иностранный Легион. Бедняга П. С., сыгравший в ящик.

Единственный, к которому она возвращалась вновь и вновь, единственный, кто отчасти — и чуть ли не наполовину! — достигал ее уровня, «единственный, ради кого я готова была делать глупости», самый обаятельный, самый жестокий, самый искусный в постели (с огромным отрывом ото всех прочих)… обозначается литерами М. Э.! Обитает в Западном Лондоне. Связан с театром.

Я отнюдь не схожу с ума по Николь Сикс. Так почему же эта мысль убивает меня?

Итак, это произошло. Звонок от Мисси Хартер — или, если быть точным, от Джэнит Слотник.

— Алло? Джэнит Слотник? Ассистентка Мисси Хартер?

— Да, сэр. Знаете, у нас в «Хорниг Ультрасон» сегодня такой переполох!

— В самом деле?

— Знаете, мы платим за это огромные деньги!

— Серьезно?

— Ммм… Это новая книга об убийстве Джона Леннина!

Не стану я записывать всю эту мутотень, что она наплела мне об убийстве Джона Леннона. Как все это было «устроено» КГБ и тому подобную бредятину. Наконец она добралась до дела:

— Мисс Хартир просила меня позвонить вам — насчет вашего проекта.

— Почему — проекта, мисс Слотник? Ведь то был план-конспект… Как вы его восприняли?

— Мы разочарованы, сэр.

При этих ее словах трубка выскользнула у меня из рук, словно мокрый обмылок.

— …согласна, что начало написано сильно. И развязка хороша.

— Что? Заключение?

— Что нас тревожит, так это середина. Что там происходит?

— Откуда же мне знать? Я имею в виду, что не могу вам всего рассказать, пока всего не напишу. Роман, мисс Слотник, это путешествие. А как вам понравились первые три главы?

— Мы считаем, что это значительное достижение. Одно, сэр, нас беспокоит. Небольшой, знаете ли, налет литературщины.

— Литературщины? Господи, да вам надо бы… Извините. Прошу прощения, мисс Слотник.

— Сэр.

— Мне необходим аванс, мисс Слотник.

— Я пока не уверена, что мы готовы заключить с вами договор, сэр. В этом отношении наши с мисс Хартир точки зрения полностью совпадают.

Я униженно обещаю сделать все, что только они потребуют, соглашаюсь одно сократить, другое смягчить, третье переписать, все вместе взятое привести в порядок, пока наконец Джэнит весьма и весьма прохладно дает согласие ознакомиться с главами с четвертой по шестую.

— И еще нас не устраивают имена, сэр.

— Это не страшно. Я и так собирался их изменить.

Теперь мне изредка звонит Николь Сикс. Один звонок, два. Даже три. Обычно это случается поздно ночью: именно тогда она испытывает желание продолжить наши дебаты — или разработку плана военных действий — или обсуждение сценария. Она призывает меня к себе, и я всегда к ней являюсь.

Очевидно, что-то во мне ждет этого. Не так давно я спал по ночам как новорожденный: не мог оставаться с открытыми глазами более пяти минут подряд. Затем какое-то время сон мой походил на младенческий: я пробуждался дважды в час, весь залитый слезами. Но сейчас я действительно приближаюсь к вершине своих возможностей и скоро, наверное, уподоблюсь какому-нибудь меднолицему старцу-аскету в пещерах Ладака — или же Мармадюку: сон для меня станет чем-то совершенно безразличным. Поэтому, хоть и не без труда, полный ночных страхов и предвкушения усталости, которая затем последует, я встаю и отправляюсь к ней. Это моя работа.

Три ночи — или три зари? — тому назад, когда я засучивал рукава, собираясь приступить к девятой главе, она позвонила мне в половине третьего. Я тут же отправился к ней в «своем» авто. Состроив потешную мину, она приняла у меня пальто и шляпу. Была она полностью одета — платье из черного бархата — и распивала шампанское: я лицезрел одну из ее личных вечеринок. Я уселся и провел ладонью по лицу. Она спросила меня о самочувствии, и я ответил в том духе, что все хорошо.

— И все-таки, от чего вы умираете?

— Здесь все дело в синергизме [45].