Вред любви очевиден - Татьяна Москвина Страница 58

Сегодня писала «Она что-то знала» и «Солнцеворот» [2]. «Она» может быть замечательной штукой, если хватит дыхания на довольно сложный замысел. Конечно, нынче кто будет вдумываться в такие тонкости, как поэтика, композиция! О «Смерть это все мужчины» ни один писака не додумался сочинить чего-нибудь иного, нежели плохой пересказ сюжета. Одна дура написала (кажется, в «Тайм-ауте»), дескать, книга эта есть сырое мясо, необработанное. Вот что делать с этими людьми, находящимися в пучине невежества. Текст, продуманный до запятой, выстроенный, выверенный, нагруженный сотнями цитат и аллюзий, – сырое мясо! Тупые, самоуверенные идиоты. Не чувствуют разницу между талантом и бездарностью, сложной красивой работой и халтурой – сбит вкус, нюх, нет рецепторов. Спасибо хоть «Новой газете» – там меня поддержала Зоя Ерошок. Просто вскричала: да это все должны, обязаны прочесть! Срочно! Впрочем, могло быть и хуже – могли замолчать, затереть книгу. А так – три тиража уже продано. И «Амфора» поглядывает уже с почтением – перспективный автор. Надеюсь!

По-моему, я уже неплохо подготовилась к старости – принимаю вовремя таблетки, соблюдаю режим дня, навострилась измерять сама себе давление, спокойно распоряжаюсь одиноким состоянием. Но всё-таки до старости далековато. Я наконец получила искомую свою келью: моя комнатёнка с маленькой конторкой и двумя кроватками – совершеннейшая келья. Что ж, есть сила и красота в аскезе.

Я хотела бы за лето написать два киносценария и часть романа. Это, конечно, максимум и вряд ли сбудется, хотя… Если кажинный день сочинять, всё получится. А я уже привыкаю к регулярной работе.

Я ничего не воображаю, только иногда бывают фантомные боли. Унижение необходимо. Я не против унижения – но они обесценивают то, чем я дорожу. Уничтожают мои драгоценности. То, что жило в моей душе – величайшая ценность на свете, – я этого не предам.

Бог мой, прости меня и поддержи. Да только Ты и поддерживаешь, конечно. Разве я смогла бы без Тебя. Растоптали бы, замучили. Как просто рухнуть, обвалиться в распад, в алкоголь, в мнимую дружбу-любовь, стать жалкой, искать счастья в чужих глазах. Не хочу.

2005 год

Июля 7 число

Комарово

На часах 00:08

На весах 100,9

Итак, как сказали бы врачи, – положительная динамика. Я всё прекрасно понимаю о психозах лишнего веса, но не вижу в себе их признаков – я хочу на чём-то отточить волю, мне её не хватает, а это сподручнее делать с помощью регулярной работы и дисциплины питания. Я меняюсь. Лицо стало какое-то чёткое, точное, марсианское. Настроение всё время ровное и светлое. Писать интересно, тянет, притягивает. Фантомные боли ощущаются глухо, будто издалёка их навевает ветром. Новая жизнь возможна, если она открывается как путь, и, встав на этот путь, чувствуешь – впереди что-то есть прекрасное. Победить лень, уныние, слабость, разгильдяйство – плохо разве? Да только не истребить бы мне в этой войне чего-то хорошего, милого в себе, человечного. Опасность есть. Замкнусь в себе и перестану чувствовать людей. Или нет?

Сегодня ездила в «Амфору» за авансом. Встретила там поэта Елену Шварц и, наверное, удивила её вполне искренней радостью (она мне всегда нравилась – талантливый клубок нервов). Подарила ей кстати книгу. Я хотела бы взять её стихи для образа Розы Штейн в «Она что-то знала» – не только её, но её мне подходят более всего для Богоискательской-Богоборческой темы Розы. Если не разрешит, ничего страшного, придётся стилизовать. Если «Смерть это» ей не понравится, тогда тем более.

В макулатурных киосках всюду лежит книга Штерн про Довлатова. Вот хороший ответ ей на её литературные дерзания: читателю стало известно имя Штерн только в связи с воспоминаниями о Бродском и Довлатове. Вот что было главной ценностью жизни Штерн. Так что ж ты, деушка, обижалась на Довлатова, когда он именно об этом и пытался тебе сказать: служи мне – и послужишь чему надо. «Он не оценил мою повесть! Он сердился, что я занимаюсь своими делами, а не им! А мне было важно, что пишут критики!» Да ведь он был прав, терпеливо объясняясь с приятельницей насчёт её «литературы». Судя по этой книге, дарование более чем скромное. Но так всегда: своё скромное важней чужого огромного.

Тайный советник Гёте – вот кто умел себя поставить и заставить служить себе, хоть они и фыркали тоже: «я», «Я». Сбегали от диктатуры. А кто был прав, спрашивается? Но тогда всё-таки люди умели служить, сейчас же каждая букашка носится со своим «Я». Вот я, при заботе, при помощи, при умелом служении – сколько бы могла сделать, ужас! Горы могла бы свернуть. И сижу одна, сама себе супчик варю, подметаю полы, и что я там, как поживаю, чем дышу, здорова ли, в порядке ли – никого не интересует, кроме, конечно, Серёжи. Но это лишь чуть-чуть раздражает меня. Значит, так и будем жить, без излишеств. Без слуг. Чистота – тишина-покой-долг. Евгений Соломонович Калмановский, учитель мой, говорил: «Москвина, если ты рухнешь, это ни на кого не произведёт впечатления. А вот если выстоишь!..» Учитель мой, первая чистая любовь моя, видишь ли ты меня сегодня? Гордишься, может быть? Я стою. Как в песне – «Среди долины ровныя, на гладкой высоте, стоит-растёт высокий дуб в могучей красоте…» После окончания второго класса мне вручили памятный подарок – книгу о судьбе автора этой песни, Мерзлякова. Где-то она валяется? Чудная песня. «Один, один, бедняжечка, как рекрут на часах…»

Спасибо, что не голодаю. Есть приличный достаток. Хорошие дети. В сущности, жизнь исполнена – но женская жизнь. А я хочу прожить ещё одну – человеческую.

Зачем-то купила и прочла книгу актрисы Елены Кореневой «Нет-ленка». Первая, «Идиотка», была занятна – много знакомых людей, есть история жизни, правда чувств. Характер героини и уникален, и типичен. А теперь ей писать не о чем, совсем не о чем. Человек без литературного таланта может написать интересную книгу о своей жизни – но только одну. Продолжение невозможно и не нужно. Пока что этот закон исполняется в точности. Коренева была чертовски хороша в молодости, таких девчонок всегда жалко видеть постаревшими, обидно, точно у тебя что-то дорогое отняли.

Нет. Ты не увидишь, как я превращаюсь в старушку, потому что я не превращусь в старушку. Я превращусь в нечто удивительное и ни на что не похожее. Если, конечно, я на верном пути.

2005 год

Июля 8 число

Комарово

На часах 00:01

На весах 100,5

Артист Александр Филиппенко пригласил меня завтра на спектакль – какая-то композиция вроде как «От Зощенко до Акунина». Решила пойти. Никак не могу избавиться от скверной привычки ходить в театр. Актёр он занятный, только слишком уж характерный, эстрадный, показной, ловкий. Но голос здорово разработал – голос так себе, гнусавый, но владеет он им виртуозно. Чтецы, которые пришли на смену тому, ещё дореволюционной Россией воспитанному поколению, вообще имели голоса неважные, без шёлка и бархата, но трудились как могли, и свои скрипучие инструменты в общем-то наладили. Голоса, голоса! Откуда сейчас взяться голосам вроде симоновского или качаловского. Некрасивые нынче голоса. Особенно ужасно говорят молодые женщины, которых так и тянет назвать «девками». Визгливые, вульгарные, узкие, мучительно противные. У меня какая-то аллергия на плохие голоса.