Псы войны - Роберт Стоун Страница 58

Они ехали по улице, и тут до Мардж дошло, что городишко не пуст: между некрашеными домами попадались люди. Первыми они увидели группку детей: это были маленькие девочки в белых блузках с оборками и лакированных туфельках. Дальше, перед следующей хибарой, — кучку мужчин в бежевых костюмах и темных галстуках. Некоторые из мужчин держали под мышкой книги. Еще дальше молодая черноволосая женщина в розовой блузке укачивала в тени ребенка.

Дорога кончалась у зарослей над дугообразной впадиной, на песчаном дне которой валялись останки нескольких машин и гниющего вигвама. По ту сторону впадины лепились несколько оранжевых и голубых палаток; перед палатками выстроились в линию десятка полтора пестро раскрашенных грузовиков «интернешнл харвестер». В открытых кузовах были устроены скамьи, а вдоль бортов натянуты веревочные поручни. В таких грузовиках в Южной Калифорнии обычно возили брасеро — мексиканцев-сезонников.

У «лендровера» постепенно собралась кучка молчаливых людей. Это, как видела Мардж, были мексиканцы, одетые до странного строго и однообразно. На всех мужчинах были одинакового покроя бежевые костюмы с широкими лацканами и швами. В темных галстуках — дешевые металлические булавки. Набриолиненные волнистые волосы над бронзовыми лицами зачесаны назад. Среди них были мальчишки — точная копия взрослых, вплоть до булавок в галстуках. Вместо ботинок на ногах пластиковые сандалии поверх носков; ноги покрывал слой пыли. Мардж смотрела на них сквозь ветровое стекло, мутное от раздавленных насекомых, они — на нее, и их глаза не выражали ничего: ни враждебности, ни дружелюбия.

— Они мне не мерещатся? — спросила она Хикса.

Хикс выключил мотор и взглянул на нее:

— Не знаю уж, что там тебе мерещится.

Он сидел, потирая виски и смеясь над чем-то.

Мардж выбралась из машины и повернулась к мексиканцам. Хикс обошел машину и присоединился к ней.

— А, вот ты о ком, — сказал он. — Нет, они тебе не мерещатся… Привет, братья! — поздоровался он с ними. — Hola, muchachos.

Мексиканцы расступились, чтобы пропустить их.

— Caballeros, — сказал Хикс, крепко обняв ее. — Caballeros, muy formal [78].

На дорогу высыпали еще люди и смотрели, как они идут обнявшись.

— Они рады нам? — спросила Мардж. — Или они хотят, чтобы мы уехали?

— Поскольку мы не копы, — ответил Хикс, — или общество по защите животных, мы им безразличны.

Он на секунду остановился, посмотрел направо, потом налево и повел ее к самому большому из домов. В дверях толпились люди, заглядывая внутрь. Хикс протолкнул ее между двумя широкими низкими спинами в большую побеленную комнату.

Комната была забита людьми; тут были только мужчины, хотя вдоль одной из стен выстроились маленькие мальчики с черными книгами в руках. Некоторые мужчины сидели на стульях, другие стояли или сидели на корточках. Лица всех были повернуты к помосту в дальнем конце комнаты, на котором невысокий смуглый человек в черном костюме из искусственного шелка читал вслух по книге, которую держал в правой руке. Рядом с ним на помосте стоял медный шест с флагом, на котором был изображен пастушеский посох и под ним агнец с поднятым копытцем и нимбом вокруг головы. Белоснежное туловище агнца окружало священное золотое сияние.

Читающий начинал на низких нотах, потом его голос звучал почти фальцетом, а в конце фразы — опять понижался. То, что он читал, было похоже на стихи или слова песни, и казалось, каждую новую строфу он читает, немного меняя тональность, все больше и больше нагнетая напряжение и не делая пауз. Голос как будто существовал отдельно от него.

Люди в комнате слушали, закрыв глаза.

Рядом с помостом, ближе всех к читающему, находился светловолосый мальчик лет двенадцати, единственный в комнате, кроме Хикса и Мардж, не мексиканец. Мальчик смотрел на чтеца с широкой улыбкой, но это была улыбка зрителя, а не человека, причастного к церемонии.

Мардж разглядывала его. В этот момент он обернулся к ним, с удивлением улыбнулся еще шире, встал и стал пробираться к ним сквозь толпу.

По мере того как он приближался, внимание людей в комнате обращалось на них. Мардж вообразила, что люди чуют следы героина в ее крови.

Мальчик вывел их на солнце. В руке он держал выгоревшую ковбойскую шляпу и, оказавшись на улице, небрежно надел ее, сдвинув на затылок.

— Как поживаешь, бездельник? — спросил Хикс.

— В последний раз, когда мы виделись, — сказал мальчишка, — ты приезжал ловить форель.

— Это правда, — сказал Хикс Мардж. — Где твой старик?

— На горе.

Хикс посмотрел вокруг:

— Вижу, весь народ здесь.

— Да, — кивнул мальчишка. — Вы как раз поспеете к фиесте.

Они вернулись к джипу, и Хикс взял из машины рюкзак и вещмешок, в котором лежала разобранная М-16. Рюкзак он надел, а мешок повесил на одно плечо.

— Познакомься, это Кейджелл [79],— сказал он Мардж. — Кейджелл, это Мардж.

Ей надоело видеть все время улыбку мальчишки; в ней было что-то от непременно блаженной встречной улыбки хиппи, от бездумной открытости души другой душе. На детском лице такая улыбка ее раздражала.

— Пошли повидаемся со стариком, — сказал Хикс.

Они зашагали по проселочной дороге к подножию горы, мимо останков машин и вигвама, где виднелся клочок земли, а на нем грядки овощей с почернелыми листьями, чахнущих от тесного соседства колючих сорняков и кустарника. Огородишко был окружен низко натянутой колючей проволокой от цыплят.

— Боже, — воскликнул Хикс, — огород Салли!

— Да, сэр, — откликнулся Кейджелл.

— Проволока натянута даже под землей, — сказал Хикс Мардж. — Чтобы крысы-гоферы не могли пробраться.

Мардж устало кивнула.

— Многие гоферов травят. Но было время мира и любви, и все живое было свято для нас. — Он обернулся к мальчишке. — Помнишь те деньки?

— Не знаю, — ответил Кейджелл.

— В конце концов кто-то напился — уж не помню кто, — спустился сюда с ружьем и перестрелял всех гоферов, какие попались.

— Естественная реакция, — сказал Кейджелл. — Столько сил ушло на то, чтобы вкопать проволоку.

Узкая тропинка шла вдоль подножия горы, потом ныряла в тесный душный проход в красной скале, который, расширяясь, выходил на поляну, поросшую соснами. Густая тень и аромат сосен манили отдохнуть от жары. Слышался шум речки, бегущей неподалеку. За соснами, на лугу у воды, стояло несколько тополей. Здесь поток, перегороженный бетонными блоками, образовал круглую заводь, в которой отражалась высокая скала; по неподвижному отражению лишь изредка пробегала рябь от воздушных пузырьков, поднимавшихся со дна.