Завещание - Нина Вяха Страница 58

Она позволяла Пентти самому принимать решения. Она знала, что не ее это дело – вмешиваться, что это мужчина должен нести ответственность за все, а ей не зачем забивать себе голову.

Но теперь, когда она стала сама себе хозяйка, властная над своей судьбой и жизнью, ей пришлось начать снова прислушиваться к своему внутреннему голосу, что было непривычно. Не в новинку, но непривычно. И тогда ее инстинкты вернулись к ней. Сири вновь ощутила в себе то же, что ощущала еще ребенком; она по-прежнему не могла подобрать ему названия, но теперь ей было на это наплевать.

Это чувство имело даже свое физическое воплощение. Оно зарождалось у нее где-то в паху, но имело сильную связь с ее эмоциональной сферой, поэт сказал бы с сердцем, но Сири поэтом не была, она являлась всего лишь пятидесятипятилетней женщиной, которая никогда не умела удовлетворять саму себя и уж подавно не получала удовлетворения от своего мужа; и, наверное, если многие и могут прожить всю жизнь, так ни разу не испытав оргазма – но только не Сири, – ее потребности, нет, ее инстинкты набрали слишком большую силу и грозили взять над ней верх.

Онни засыпал рядом с ней, а она еще долго лежала и ворочалась в постели, не в силах уснуть. Небо предательски светлело за окном, хотя еще царила полночь.

Сири так и не смогла привыкнуть к белым ночам, хотя прожила на севере куда дольше, чем в своем родном краю. Словно само ее существо протестовало против этого места, словно кричало «забери меня домой, мне здесь не место», но было уже поздно возвращаться домой, ведь дома больше не было – скоро уже сорок лет минет с тех пор, как он сгорел, а деревушка оказалась по ту сторону границы, в России, хотя тогда это был Советский Союз. Впрочем, как врага ни назови, он все равно останется врагом.

Если бы Сири умела удовлетворять себя, она бы обязательно это сделала, мастурбировала бы, пока не уснет рядом со своим спящим сыном, но за неимением лучшего она принималась бродить по спальне, прислушиваясь к размеренному дыханию Онни.

Она расхаживала по маленькой комнатке туда-сюда. Остановилась и поглядела на себя в зеркало. Сквозь тонкую сорочку проступали очертания ее тела. Сири погладила себя по груди, потом ее ладони спустилась на ребра, миновала талию и остановилась на бедрах. Крутясь и поворачиваясь, она увлеченно разглядывала себя в зеркале.

Можно ли любить меня? – думала она.

Существую ли я?

Тут Онни заворочался во сне, и Сири поспешно легла рядом с ним, испугавшись, что сын может проснуться и начать искать ее, как он делал всякий раз, когда засыпал в своей собственной кроватке.

И вот, пока Сири лежала в постели и ждала, когда ее сморит сон, а тот, как назло, все никак не шел, она, наконец, решила, что сделает это. То самое, о чем упоминала Хелми, и что саму ее тогда рассмешило, почти рассердило и даже немного обидело. Нечто такое, о чем она бы никогда не подумала, что захочет или сможет сделать. Сири схватила лежавшие на прикроватной тумбочке тетрадку с ручкой, которыми обычно пользовалась, чтобы составлять списки покупок, и вместо этого составила объявление о знакомстве.

На рассвете Сири проснулась от хруста гравия во дворе. Она не знала, сколько времени проспала, но, наверно, было еще рано, потому что никто в доме еще не встал, даже Арто.

Пентти. Это имя сразу пронеслось у нее в голове. Она ощутила хорошо знакомую ноющую боль в копчике, страх, всплывший при этом имени и все прочие сопутствующие явления.

Еще она успела ощутить тоску, что вот он и нашел ее здесь, и теперь испачкает и испоганит даже это место, ее пристанище, ее новый дом, ее будущее.

Но, разумеется, это был не Пентти. Не такой он был человек, чтобы тайком пробираться к тому, с кем перестал иметь дело.

Нет, он бы начал громко скандалить, поднял бы на уши всю округу и вошел бы в дом, стуча каблуками по полу, не спрашивая на то разрешения.

Это был Хирво, который приехал в Куйваниеми на велосипеде. 

* * *

Они сидели на крылечке и в тишине пили кофе. Хирво весь взмок от долгой поездки на велосипеде и то и дело покашливал, словно у него что-то застряло в глотке или он хотел что-то сказать, да только не знал, с чего начать. Сири же молчала и просто ждала. Радуясь красивому утру и красивому месту, которое по-прежнему оставалось только ее, нетронутым Пентти.

Кофе было крепким и горячим, и Сири грела ладони, обхватив ими кружку, чуть поеживаясь от утреннего холода в своей ночной сорочке.

– Кое-что случилось… – несмело начал Хирво.

Он покосился на мать, кажется, побаиваясь встречаться с нею взглядом. Сири протянула руку и погладила сына по тыльной стороне ладони, чтобы успокоить, но он вздрогнул от этого прикосновения и пролил кофе.

– Все хорошо, Хирво. Тебе не нужно бояться. Расскажи, что стряслось.

Хирво подул на кофе и поболтал указательным пальцем в кружке. И наконец, не сводя взгляда с псарни на противоположной стороне двора, принялся рассказывать.

– Не знаю, как сказать, но ведь ты знаешь, что я всегда, ну, что я всегда смотрел на мир чуточку иначе… чем другие. Я вроде как по-другому вижу вещи. Не такими, какими видят их другие.

Сири ободряюще кивнула, но не затем, чтобы ободрить. Прежде Хирво не разговаривал с ней так много и никогда не стремился открыть перед ней свою душу. Она даже не осмеливалась смотреть на сына из опасения, что тот рассердится или раскается в своем внезапном порыве.

– Порой я не до конца понимаю, где ложь, а где правда, что я придумал сам, а что существует на самом деле.

Сири хотелось обнять его – и сейчас, и потом, и при каждом удобном случае, но она не отважилась. Просто сидело тихонечко и ждала, словно он был робким пугливым зверьком.

– Все нормально, Хирво, ты можешь все мне рассказать, – прошептала она.

– Ну вот, значит, как: я не знаю, но мне кажется, что Пентти пытался, ну, в общем, наверное, он хотел… сделать мне что-то нехорошее.

Сири враз похолодела. И почувствовала себя ужасно глупой. Глупой и уставшей, потому что она-то думала, что все уже позади. А тут вдруг поняла, что на самом деле у нее нет ничего такого, что стоило бы назвать свободой. Все ее страхи, которые она тщательно подавляла, навязчивое желание оглянуться через плечо – все это никуда не делось. Ей никогда не стать свободной, покуда жив Пентти.

– Что он сделал?

Хирво покачал головой.

– Все хорошо, мама, ничего не случилось, и я, по правде говоря, даже не знаю, что это было, потому что была середина ночи, и я спал, но…

Тут он поднял голову и посмотрел на нее – ясный взгляд распахнутых глаз напомнил Сири лису или еще какого-нибудь дикого зверя. Казалось, эти янтарные глаза и этот абсолютно открытый взгляд принадлежали не человеку, а, скорее зверю, на которого в чаще леса наткнулся человек. И если бы только этот человек знал звериный язык, он бы заговорил, и тогда бы они действительно могли поговорить друг с другом.